Дуглас Кеннеди - Момент

В ту ночь в Мэне я заверил Джен в своей любви, преданности ей и нашему ребенку, в нашем счастливом будущем. В первые годы жизни Кэндис нам действительно удавалось сохранить это ощущение общей цели. Мы купили дом в Кембридже. Я нашел преподавательскую работу на полставки в Бостонском университете — с сентября по декабрь, — а в другие месяцы опять путешествовал, но уже не дольше восьми недель в год. Я продолжал публиковать свои книги. Бывая дома, я с удовольствием выполнял свои родительские обязанности. Наблюдать за тем, как Кэндис открывает для себя мир, было для меня самым большим счастьем, которое компенсировало все возрастающую отчужденность между мной и ее матерью. Постепенно властная натура Джен, ее холодность и черствость — собственно, я всегда знал, что она такая, только не утруждал себя объективной оценкой — загнали меня в раковину. Для Джен я был из тех, кто живет в вымышленном мире, человек-одиночка, отшельник, не ведающий «чувства взаимности», без которого невозможен хороший брак, а моя любовь к ней всегда была лишь хрупкой оболочкой, скрывающей пустоту.

И все-таки мы маршировали по жизни вместе, занимаясь все более бесстрастной любовью пару раз в неделю, со стороны напоминая команду, готовую служить на благо Кэндис и ее будущего, но во всем остальном — совершенно чужие друг другу люди. «Все рушится, основа расшаталась » [105] Уильям Батлер Йейтс (1865–1939), «Второе пришествие». . И, как только Кэндис подросла и перестала нуждаться в нашей чрезмерной опеке… вот тогда мы и поплыли в разные стороны.

Это произошло все в том же 2004 году, когда — следом за моей книгой о теории путешествия и человеческой потребности периодически сбегать от повседневности — редактор предложила мне написать мемуары о жизни, проведенной в странствиях по свету. Это предложение поступило как раз в тот момент, когда у меня почти не осталось сомнений в том, что у Джен роман с ее коллегой — в чем она, кстати, призналась спустя несколько лет во время очередного скандала, — а у меня завязались легкие отношения с редактором нью-йоркского журнала. Это была в высшей степени независимая женщина по имени Элеанор, которая с удовольствием встречалась со мной всякий раз, когда я бывал на Манхэттене. Пару-тройку раз в год мы вместе выезжали куда-нибудь на неделю, и она изначально и очень четко обозначила, что ей от меня не нужно ничего, кроме «товарищеского союза» (как она выразилась). Элеанор была моей ровесницей. Энергичная, остроумная, интеллектуалка, страстная натура. Но у нее был крайне неудачный опыт прошлых отношений, и она решила воздвигнуть защитный кордон, впредь никого не подпуская к своему сердцу… хотя однажды призналась, что мы просто созданы друг для друга. Мужчина, который причинил ей боль, тоже был женат. Во время нашей совместной поездки в Коста-Рику — нашей «эротической дружбе» было уже полгода — я признался ей в любви. В ответ она резко «ударила» по тормозам.

— Даже не думай, — сказала она, потянувшись за пост-коитальной сигаретой.

— Но это правда. И мне кажется, ты сама чувствуешь то же самое…

— Что я чувствую, — перебила она меня, — так это то, что ты безнадежно женат, живешь за двести миль от меня с дочерью-подростком, которая, судя по твоим рассказам, души в тебе не чает…

— Она будет по-прежнему любить меня, так же часто встречаться со мной, даже если я перееду на Манхэттен.

— Ты хочешь переселиться ко мне?

— Я бы не осмелился на такую дерзость. Но я хочу быть с тобой, да. И не раз в два месяца на уик-энд, с интересными путешествиями в промежутке. Я хочу жить с тобой… и с радостью снял бы квартиру на Манхэттене.

— Это невозможно, — сказала она, оторвавшись от подушки, языком тела выражая легкую нервозность.

— Я люблю тебя. Я это знаю.

— А я знаю, что ты потрясающий мужчина и заслуживаешь большего счастья, чем есть у тебя. Но я не та женщина, с которой можно сотрудничать в этом проекте.

— Но ведь нам так хорошо вместе, мы так подходим друг другу.

— Есть границы, которые я не намерена переступать.

— Но согласилась бы ты по крайней мере, посмотреть, как станут развиваться наши отношения, если я буду рядом?

— Буду откровенна, Томас. Мне нравится встречаться с тобой. Я обожаю секс с тобой. Прогулки по берегу. Наши ночные вылазки… но только если ты потом исчезаешь на недели. Возможно, ты сочтешь это некоторым самоограничением. Но я уверена, что причина наших безоблачных отношений — помимо того, что ты никогда не жалуешься мне на свою жену, хотя я вижу, как ты несчастлив с ней, — как раз в том, что мы не присутствуем постоянно в жизни друг друга.

— Если я действительно перееду в Нью-Йорк, это не значит, что мы будем вынуждены встречаться каждый вечер.

— Но я могла бы этого захотеть, что для меня очень тревожно. На сегодняшний день меня вполне устраивают эти романтические путешествия с тобой или с кем-то еще.

— Даже притом что, как ты сейчас призналась, могла бы захотеть жить со мной?

— Верно. И если тебе это кажется великим противоречием… что ж, пусть так и будет. Меня это устраивает. Но, как настоящий путешественник, ты ведь знаешь, что есть места, куда лучше не совать нос.

— Я действительно однажды отказался ехать в Лагос.

— Очень остроумно. Но я знаю, что ты понимаешь, о чем я говорю. Ведь я чувствую, что тебя — также, как и меня, — обожгло чем-то или кем-то. И с тех пор ты много лет скорбишь об этом, зная, что в твоей жизни, возможно, уже никогда не будет того, что было с ней.

— Неужели я так прозрачен? — грустно улыбнулся я.

— Интим многое обнажает, не так ли? Когда мы вместе — и особенно когда занимаемся любовью, — я чувствую ту боль, что ты несешь в себе, и твое страстное желание вычеркнуть ее новой любовью.

— Моей любовью к тебе.

— Я знаю. Я вижу это в твоих глазах. Но… извини… я просто не могу переступить эту черту. У меня на то свои причины, и я бы хотела сохранить за собой право не объяснять их. Скажу только одно: я бы очень хотела, чтобы было по-другому.

Больше мы не возвращались к этой теме в оставшиеся два дня, проведенные в джунглях Коста-Рики. Когда мы вернулись в Штаты и я поцеловал ее на прощание в аэропорту Кеннеди, прежде чем бежать на стыковочный рейс до Бостона, ее глава наполнились слезами, она уткнулась мне в плечо и произнесла всего три слова:

— Мне очень жаль.

На следующее утро я проснулся и обнаружил в почтовом ящике своего компьютера письмо от Элеанор, отправленное ночью. Она писала, что «нам пора расстаться, пока все не зашло слишком далеко, иначе будет очень больно».

Я ответил ей, что любовь — это всегда риск, но в нашем случае риск оправданный. Она промолчала. Эта вспышка чувств, готовность снова рискнуть своим сердцем совпали с непростым моментом в моей жизни, когда я уже точно знал, что Джен спит с крутым юристом из отдела по слияниям и поглощениям, которого звали Брэд Бингли (во всех американских историях непременно присутствует парень по имени Брэд). И тем острее было чувство разочарования, даже притом что, сам нарушивший святость брачных уз, я не бесился от ревности, зная, что дважды в неделю Джен расслабляется в объятиях другого мужчины.