Дуглас Кеннеди - Момент

Помню, я глубоко затянулась сигаретой, втайне мечтая о том, чтобы прямо сейчас подо мной разверзлась земля и я бы провалилась в эту пропасть. Этот негодяй требовал от меня, чтобы я предала своих родителей. В то же время я понимала, что, если не выполню его требований, навлеку на себя еще большие неприятности. Поэтому выдавила из себя:

„Думаю, они могли бы с большим энтузиазмом относиться к достижениям ГДР“.

„Я не верю, что вы это говорите искренне“.

„Я люблю своих родителей, сэр“.

„Несмотря на то, что они оба нарушали супружескую верность… у вашей матери давний и долгий роман с…“

Он пролистал мое дело, пока не отыскал нужную бумажку. Потом зачитал вслух имя ее любовника, директора школы.

„Вы знали об этом романе?“ — спросил он.

Я покачала головой. Он потянулся за следующим документом.

„Теперь я знаю, что вы мне лжете, поскольку один из наших людей в Халле наблюдал за свиданием этого джентльмена и вашей матери неподалеку от школы. По причинам, связанным с государственной безопасностью, которые я не буду вам открывать, их встреча была сфотографирована. — Он достал из папки зернистую черно-белую фотографию моей матери в страстных объятиях мужчины. — И еще он сфотографировал девочку-подростка, которая наблюдает за ними, прячась позади припаркованной машины“.

Он извлек еще одну фотографию, и я увидела себя, застывшую в печальном испуге при виде матери, которую обнимает мужчина, но не мой отец.

Меня пронзил жуткий страх… потому что стало понятно: они действительно знают все. И потому что Штенхаммер ловко перехитрил меня, загнав в западню. Теперь он мог обвинить меня в том, что я говорю неправду.

„Только что, опровергнув факты, которые нами доказаны, вы заставили меня сомневаться в вашей искренности. Разве после этого я могу верить всему остальному, что вы говорите?“

Я сникла. Слезы снова закипели в моих глазах.

„Я просто пыталась защитить свою мать, сэр. Думаю, вы должны меня понять“.

„На самом деле не могу. Вы подозреваетесь в подрывной деятельности против государства, которое вырастило вас, дало вам образование, заботилось о вас лучше, чем ваши криптобуржуазные родители, отплатившие черной неблагодарностью гуманистическому обществу, которое позволило им добиться успеха и процветания, а они в это время предавали друг друга так же, как предали свою страну. Посмотрите на дочь, которую они воспитали. Те же буржуазные замашки — сама признается, что вышла замуж за неуравновешенного писателя-нарцисса только потому, что у него была большая квартира. Когда ваш муж закончил писать свой антигэдээровский пасквиль — „Кольцо нибелунга“, так он назывался? — вы ведь знали про его зловредное содержание, но промолчали. Законопослушный гражданин сообщил бы в профсоюз или позвонил нам, поставил в известность, что происходит. Но вы затаились. Вы позволили ему продолжать в том же духе“.

„Поймите, этот человек жил в состоянии повышенного солипсизма. Он отстранился от меня и остального мира…“

„Это не так. Каждый день он бывал в баре на Пренцлауэр-аллее, выпивал с тремя своими друзьями. У нас есть их имена“.

„Но если вы спросите любого из нашей компании в Пренцлауэр-Берге…“

„Ах да, ваша компания. Богема с Кольвицплац. Группка ленивых, бездарных дилетантов, живущих за счет государства и вечно жалующихся на несправедливость своей жизни. Хороша компания“.

Он потянулся к своему золотому портсигару и выудил сигарету. Мне закурить не предложил.

„А теперь позвольте задать вам следующий вопрос. Ранее вы говорили, что ваш муж закрылся от окружающего мира, разглагольствовал о политике, но на самом деле не имел ничего общего с теми силами, которые мечтают разрушить нашу республику. И вы также сказали, что его декламации у стен театра не более чем бред сумасшедшего. А известно ли вам, что этот „сумасшедший“ сообщил нам о том, что он — американский шпион?“

„Конечно нет. Учитывая его хрупкое душевное состояние, совершенно очевидно, что это тоже иэ разряда бреда“.

„Кажется, я не просил вас комментировать этот эпизод“.

„Простите…“

Я еще больше сникла.

„А факты таковы. Возможно, ваш муж для вас был сумасшедшим, но нам доподлинно известно, что он встречался с сотрудником ЮСИА в американском посольстве в Берлине, а это агентство, как известно, служит ширмой ЦРУ. И еще у них состоялись две или три встречи на конспиративной квартире в районе Фридрихсхайн“.

Я почувствовала, что лечу в пропасть. Как школьница, я подняла руку, спрашивая разрешения вставить слово. Штенхаммер кивнул.

„Я просто не представляю, какой информацией Юрген мог снабжать американцев, если учесть, что он безвылазно находился в Пренцлауэр-Берге и…“

„Это не так уж важно. Главное, что ваш муж вступал в контакт с агентами иностранного государства, враждебного по отношению к Германской Демократической Республике. В ходе оперативного наблюдения он был сфотографирован на встречах с этими господами здесь, в этом городе. Что квалифицирует его как иностранного шпиона и государственного изменника. — Он выдержал паузу, потом глубоко затянулся“ Мальборо», наслаждаясь театральным эффектом напряженного молчания. Наконец он произнес: — Но я не думаю, что эта информация на самом деле новость для вас. Напротив, я убежден, что сейчас вы изображаете удивление и ужас, чтобы утаить еще одну «правду», которую вчера на допросе раскрыл ваш муж.

«И что же это за правда, сэр?»

«А то, что вы тоже американская шпионка».

Меня затрясло.

«Это полная ложь… Кощунственная, страшная ложь…»

«Вы обвиняете меня во лжи?» — произнес он на удивление бесстрастным голосом.

«Конечно нет, сэр. Я обвиняю во лжи своего мужа».

«Это вполне предсказуемо и естественно. И смею предположить, что вы сейчас будете убеждать меня в том, что и это бред сумасшедшего, который оторвался от реальности. Только вот что нам делать с фотоуликами, изобличающими его как пособника американских спецслужб?»

«Но ведь это не означает, что я…»

«…каким-то образом вовлечена в эту деятельность?»

«У вас есть какие-то доказательства моей вины? Фотографии моих встреч с американскими агентами?»

«Разве я не предупреждал вас о том, что меня нельзя перебивать? И что вы не вправе задавать вопросы? У вас вообще нет никаких прав. И как подозреваемая в государственной измене…»

«Я не понимаю, о чем вы говорите», — заскулила я.

«Наш разговор на сегодня окончен», — отрезал он, нажимая кнопку на телефонной консоли.

«Что с моим сыном? Я должна увидеть Йоханнеса. Я должна…»

«Как я уже говорил, ваш сын Йоханнес находится под опекой государства. И будет находиться до тех пор, пока вы не раскроете все подробности вашей связи с американцами».