Руслан Киреев - След Юрхора

— Поела неплохо, — озабоченно доложил папа, — но, видимо, побаливает живот. Надо на диете подержать.

Самое интересное, что лежала она, послушная, лишь до тех пор, пока коляску катил папа. Стоило же нам сменить его — мигом вскочила. Укладывали, упрашивали — без толку все, Сидела, в косыночке и кофте, важно смотрела по сторонам, а у прохожих отваливалась от изумления челюсть. Мимо бежала собака. Топа проводила ее взглядом и — впервые в жизни! — никак не прореагировала.

Как и мы с Ксюшей, она обожает гостей. Но не всех. Троюродную Аллу, например, встретила урчанием.

Я стесняюсь посторонних — не только взрослых, но даже ровесников, а троюродная Алла со всеми держит себя на равных.

— Вы тоже писатель? — запросто спросила она папиного друга дядю Егора. — Как, простите, ваша фамилия?

Вообще-то дядя Егор считается у нас Ксюшиным женихом. Однажды, сидя с моей сестрой под столом, за которым другие гости пили вино и громко спорили (сам он не любит пить, а вот конфеты — только дай), он сделал ей предложение. Видимо, она поведала ему про успех, которым пользуется в классе, о серьезном претенденте на ее руку Чижикове — том самом, у кого вырывала волоски, а он терпел, бедняга, — и о другом серьезном претенденте, что разгуливал по школе в разрисованных ею сандалиях, в ответ на что дядя Егор и сказал:

— А ну их, Ксюша! Выходи-ка за меня лучше.

Ксюша закатилась. Изумленные гости стали заглядывать под стол — что такое? Каково же было их удивление, когда они увидели там «настоящего писателя»! (Это папа так говорит: «Вот он настоящий писатель, а я…»)

— Не мешайте нам, пожалуйста, — проговорил «настоящий писатель». — У нас тут важный разговор.

Когда Ксюша успокоилась, он поинтересовался, что так развеселило ее.

— А вы не обидитесь? — спросила она.

— Вот! — сказал дядя Егор и щелкнул ногтем о зубы — «побожился».

— Правда, не обидитесь?

В три погибели согнулась я, чтобы не пропустить ни слова. И услыхала:

— У вас нос длинный… — И снова закатилась.

Я представляю, как обескураженный дядя Егор взял двумя пальцами нос, подвигал туда-сюда. Он у него и правда длинноват (как и сам он), но какое отношение имеет это к «женитьбе»?

Оказывается, имеет. Целоваться трудно — под величайшим секретом просветила меня моя младшая сестра.

…Фамилия дяди Егора ни о чем не сказала троюродной Алле.

— Не слыхала, — отрезала она. — А какая тема у вас? Война, наверное?

Дядя Егор медленно провел пальцем по шраму на подбородке.

— Ну, война… Госпиталь… Неинтересно?

— Почему? — пожала плечами троюродная Алла. — Вы считаете, наше поколение только дисками увлекается?

— А чем еще? — спросил дядя Егор, сам же так и сверлил ее взглядом.

— Разным. В жизни много всего. Есть веселое, есть грустное. Даже трагические. Война, например. Думаете, не знаем? Знаем! А вы… Вам известно, предположим, кто властитель дум у молодежи?

Вот как изъясняется моя троюродная сестра! Я не умею так. Да и кто сейчас этот самый властитель у нас — не знаю.

— Плохо, что у тебя компании нет, — сказала мне Алла. — Личность реализуется в обществе единомышленников.

— У меня есть подруга, — возразила я.

— Это Уточка-то? — Так она Лену Потапенкову прозвала. — Но то ведь ваши собаки дружат. Не вы, а собаки. Вы же эскортируете их.

Неправда! О собаках, конечно, тоже говорим, но не только о них.

— А впрочем, она славная, — смилостивилась Алла. — Вот только линия жизни у нее коротковата.

Она прекрасно гадает, моя московская родственница — по ладони, на картах, но интересней всего — по кофейной гуще. Раньше я думала, это лишь поговорка такая — на кофейной гуще гадать, но оказывается, не только поговорка.

Я не люблю кофе, а тут дисциплинированно выпила все и перевернула, как было велено мне, чашку. На стенках застыли с внутренней стороны темные потеки. Я смотрела на них и ничего не видела, а Алла читала по ним, как по книге. — Во-первых, сердце у тебя чистое, — и показала на белое-белое донышко. Потом разглядела очертания собак. Сначала большой (она сидела, подняв узкую морду, — борзая?), затем — маленьких. — Это хорошо. Ты окружена друзьями. Их у тебя много, но есть один, который тебе дороже всех.

В первую минуту я подумала о Леве Потапенковой, но, если честно, я с нею не до конца откровенна. Мама? Вот ей я выкладываю все. И не только я: папа, Ксюша… Нарасхват она у нас, и даже, бывает, выстраивается очередь. Бедная мама! Чем только не занимается она помимо своей основной работы в конструкторском бюро! Готовит, стирает, вяжет, шьет, печатает на машинке. Вселяет вдохновение в папу. Успокаивает младшую дочь, которой померещилось, что она заболела белладонной. Ободряет старшую…

Много чего наговорила тогда моя московская родственница. Про собак, олицетворяющих друзей. Про новости добрые (белые птицы) и про новости нехорошие (птицы черные). Про неприятности, что через всю чашку тянулись ко мне в виде змеек, однако преданные собаки не пускали их.

— А еще… — Алла загадочно улыбнулась. — Интересно, интересно…

Мое сердце застучало.

— Что?

Папа насмешливо улыбался, а мама нервничала. «Я очень боюсь за Женьку», — подслушала я раз. Папа успокаивал ее: «Чего бояться! Девочка как девочка. Звезд с неба не хватает, но ведь не глупенькая. Не красавица, однако и не страхолюдина. Даже очень, по-моему, симпатичная». Но мама как заладила свое — «боюсь» да «боюсь», — что даже мне страшновато стало. Вот и сейчас она с волнением ждала, какую судьбу для ее дочери высмотрит в кофейной гуще столичная гостья.

— Жених! — влезла Ксюша. — Алла, жених у Женьки, да? — и чуть ли не носом в чашку.

Троюродная Алла отодвинула в сторонку королеву снежинок.

— Вот видишь, — обвела накрашенным ноготком бесформенное пятно.

— Вижу, — тупо проговорила я.

— Что видишь?

У меня аж глаза заболели.

— Что ты видишь? — терпеливо повторила моя троюродная сестра, а родная:

— Курицу! Курицу вижу. Только без головы.

— И без туловища, — спокойно заметила Алла. (Она ужасно остроумная.) И опять ко мне: — Напряги фантазию. Ассоциативное мышление включи. Ну… включила?

— Кажется, да.

— И что?

— Ничего.

— Плохо, значит, включила. Вот. — И ноготок опять пополз по пятну. — Фрак узнаешь?

— Фрак? — И в тот же миг увидела курицу. Противная Ксения!

— Он самый. Музыканты выступают в таких. Это к знакомству. Но произойдет оно неожиданно. Видишь крапинки? Они как бы затушевывают…

Крапинки видела, курицу тоже, а фрак — нет.

— Где произойдет? — спросила я осторожно. Алла развела руками. Вернее, одной рукой, потому что в другой была чашка.

— Этого я сказать не могу. Думаю, что не в школе.