Манфред Грегор - Мост

Вальтер Форст взял два фаустпатрона из груды и отправился в путь: пополз вперед, прижимаясь всем телом к каменистой почве откоса. Сантиметр за сантиметром, в сторону от моста, вниз по течению. «Если меня заметят, — думал он, — пришьют как миленького. Но тут уж ничего не попишешь».

А сам все полз и полз, пока не оказался перед угловым домом. Тут он поднялся с земли и, пригнувшись, помчался к зданию. Одна из дверей вела к реке, все дома здесь имели выход к реке. Там приятно было посидеть вечерком после тяжелого трудового дня.

Форст дернул дверную ручку, затем нажал на нее и очутился в темном коридоре.

Там стоял человек.

— Убирайся, слышишь, сейчас же убирайся! Я не хочу неприятностей!

— Заткнись! — грубо отрезал Форст и оттолкнул его в сторону. «Если он сейчас даст мне по морде, все полетит к чертям, — думал Форст, — а ведь правильно сделает, если даст!»

Но человек не ударил его, а засеменил сзади.

— Пожалуйста, — испуганно умолял он, — пожалуйста, уходите! Ведь американцы уже здесь, в этом доме. Деритесь себе на здоровье где угодно, только оставьте в покое мой дом!

Тут до Форста дошло.

— Где американцы?

— Наверху, на крыше. Они же перебьют вас всех до единого. Уходите, пока не поздно!

Но Форст уже услышал все, что ему было нужно. Держа оба фаустпатрона наготове, он пробрался по коридору в глубь дома и толкнул последнюю дверь. За ней оказалась уборная.

«Это даже забавно», — подумал Форст, он взобрался на унитаз и выглянул на улицу сквозь маленькое окошечко. Сердце испуганно екнуло: прямо перед ним, в каких-нибудь шести метрах, высилась громада танка.

Казалось, вот он, только руку протяни. Форст зажал фаустпатрон под мышкой и выстрелил. Уборная наполнилась дымом и чадом.

«Здорово, — подумал Форст, — а теперь надо смываться, с улицы заметят дым».

Он распахнул дверь, выскочил в коридор и с размаху налетел на долговязого американца.

На какую-то долю секунды оба замерли, уставившись друг на друга. Форст сжимал фаустпатрон, американец — винтовку.

Потом Форст спокойно прислонил фаустпатрон к стене. Американец зорко следил за каждым его движением. Форст хладнокровно поднял руки вверх и начал медленно пятиться к двери. Американец так же медленно двинулся за ним, все время держа его под дулом.

И тут Форст наткнулся спиной на ручку двери. «Сейчас или никогда, — подумал он, — может, на мое счастье, тот тип не запер дверь, хоть бы не запер, хоть бы не запер…»

Резко отпрянув в сторону, он рванул дверь и одним прыжком оказался на улице. От двери полетели щепки. Это стрелял американец.

Но Форст уже бежал изо всех сил и оказался в своем укрытии раньше, чем тот открыл дверь.

Только теперь Форст вспомнил о танках и выглянул из-под моста. То, что он увидел, преисполнило его гордостью. Второй танк стоял как вкопанный, из него валил густой дым. Третий вообще исчез.

«Видно, пошел за подкреплением», — решил Форст.

И лишь теперь он осознал весь ужас происшедшего в коридоре. Он съежился в своем укрытии. «Хватит с меня геройских подвигов», — вяло подумал он.

Вокруг трещали выстрелы. А Вальтером овладела странная апатия. «Скорей бы уж кончилась вся эта возня!» — всплыла мысль. И немного погодя другая «Странно, странно, я вовсе не испытываю страха? Может, я герой, раз мне не страшно? А может, я просто отпетый болван?»

Потом ему опять вспомнились подбитые им танки и он снова обрадовался. Но радость эта как-то сразу померкла. До сих пор он видел перед собой только серо-зеленые стальные коробки, окутанные дымом, а тут он неожиданно осознал: ведь в этих танках сидели люди! Такие же, как и он!

Он содрогнулся: вспомнил о клубах дыма, вырывавшихся из-под крышки люка.

— Хоть бы они больше не лезли, — подумал он вслух. — Теперь у меня уже, пожалуй, не хватит духу. Ко всем чертям! — Он вздрогнул. — Сколько их может быть в таком вот танке? — И вдруг его словно подбросило: там, на мосту, один пулемет умолк.

Шольтен и остальные вообще не заметили вылазки Форста. У них и своих забот хватало. Теперь пули все чаще прижимали их к земле. Ударялись о выступы парапета и о глыбы бута, так что осколки камней сыпались дождем или с воем проносились прямо у них над головой. Вдруг и второй танк задымил. Шольтен и Мутц переглянулись: Хорбер и Хагер оторопело уставились друг на друга. Никто не понимал, как это произошло. Не могли же они подбить танк из пулемета. Как бы там ни было, танк был подбит. Третий «шерман» повернул обратно.

Он угрожающе повел стволом, выплюнул огонь и исчез в том же направлении, откуда появился.

Но пехота прочно засела в домах, и четверо на мосту чувствовали это на своей шкуре. Им даже показалось, что американцы заняли более выгодные позиции.

Тут Шольтен опять заметил фигуру в светло-зеленой форме в воротах одного из домов и нажал на спуск. Но пулемет только тявкнул и замолк. Шольтен отдернул крышку ствольной коробки.

Гильза застряла, заклинилась, никак не поддавалась. Шольтен рывком вытащил пулемет из проема между парапетом набережной и завалом, схватил лежащий под рукой. автомат и прижал приклад к плечу. Потом дернул за спуск.

Одиночный огонь!

«Нужно беречь патроны, — подумал он, — неизвестно, как еще все повернется».

Юрген Борхарт чувствовал себя на своем дереве в полнейшей безопасности. По нему еще никто не стрелял. Зато он сам бил методично, как на стрельбище. Спокойно, не торопясь и выбирая цель. Он тоже заметил американца, появившегося в воротах дома.

«Интересно, чего ему надо? — подумал Борхарт и взял его на мушку. Американец вскинул винтовку и прицелился в серое пятно на фоне каштана. — А ведь это он в меня, — удивился Борхарт, — я должен его опередить!»

Рост — метр семьдесят семь, вес — шестьдесят два килограмма, глаза голубые, волосы светлые. Хорошая выправка, дисциплинирован, таким парнем родители могут гордиться.

— Значит, ты хочешь стать офицером, Юрген?

— Да, папа!

— А ты хорошо обдумал свое решение?

— Конечно, папа!

— Но ведь это трудная профессия, Юрген. Надо уметь подчиняться. А это не всегда легко. Придется делать и то, в разумности чего ты не убежден! Тебя возьмут в ежовые рукавицы, мальчик!

— Все это я знаю, папа. Потому-то я и хочу пробиться повыше!

— Что ты имеешь в виду?

— Надо добиться права приказывать другим, тогда можно будет все делать разумно!

— Но ведь это мало кому удается. Большинству приходится подчиняться до конца своих дней. Словом, утро вечера мудренее, завтра тоже будет еще не поздно. Не обязательно все решать сегодня!