Патрик Ковен - «Вертер», этим вечером…

— Схожу за сигаретами…

Орландо остался один. Откинувшись на спинку садового кресла, он мог созерцать за ближайшим отрогом горного хребта массивные башни замка Бергфольд. Солнце стояло уже в зените, и ему показалось, что он различает зеркальную гладь спрятавшегося за горой озера.

В вышине парили птицы, и легкий ветерок понемногу относил их на восток.

Нет, правда, у меня нет живота. Этот идиотский утренний рефлекс… Он закрыл глаза и открыл их снова, услышав приглушенное чирканье спички. Карола курила спокойно, но затягивалась глубоко.

Он взглянул на нее. Она откинула голову на спинку, с облегчением вздохнула, и певец различил едва заметную карандашную линию на ресницах. Она накрасилась. Очевидно, для него — не для сборища же стариков! А может, для себя, у женщин этот машинальный жест еще ничего не означает. Может быть, она красилась каждый раз, когда ездила за равиоли. Для кассирш. Я становлюсь идиотом.

Орландо не был донжуаном. Уже достаточно много лет ему вовсе не нужно было соблазнять женщин — они сами шли к нему в руки. И поэтому он очень смутно представлял себе, с какой стороны подойти к делу. Они подкарауливали его в барах, машинах, апартаментах роскошных отелей, и он ничего не делал, чтобы они там оказались. Труднее всего было отказать. Это случалось редко, но все же случалось; тогда он выступал «соблазнителем наоборот»: приходилось объяснять, почему они не могут быть вместе. Он говорил о своей изменчивой, полной переездов жизни, о своей усталости, профессии, которая, как и спортсменам, запрещает ему некоторые радости жизни; он приглашал их поучаствовать в этом жертвоприношении. «Помогите мне сказать вам нет, Александра, самому мне наверняка не справиться». У него всегда были наготове фразы и тактики, позволяющие остаться наедине с собой и спокойно лечь спать. Заметать следы и отсеивать самых назойливых помогал Джанни. Однажды некая голландская меломанка три недели преследовала его по всей Европе. Она даже поведала ему по телефону о своем бюсте метр двенадцать в окружности и добавила, что имеет «от него» около пятидесяти пиратских записей. Как-то вечером в Праге она оставила для него сообщение в отеле «Вортека», в котором выложила свою последнюю карту: во время оргазма она могла петь партию Нормы. Тоже мне, Каллас от секса!

…Карола смеялась. Каким-то детским жестом она стерла пену с уголка губ.

— Вы так и не сказали, почему не любите оперу.

— Моей бабушке очень хотелось, чтобы я пела. Целых четыре года она заставляла меня брать уроки, а по вечерам аккомпанировала на пианино… А у меня в десять лет была только одна страсть…

— И какая же?

— Баскетбол.

Солнце поднималось все выше… Под навесом совсем не осталось тени, и через несколько мгновений даже Дева и ангелы засияли в лучах солнца.

— Расскажите мне о вашем доме престарелых.

Карола прикурила новую сигарету. С тех пор как купила сигареты, она непрерывно курила. Она из-за чего-то нервничала, однако в то же время он чувствовал, что она ничем не расстроена — наоборот, скорее даже счастлива.

— Моя мать умерла три года назад. Она была опорой семьи. Сколько себя помню, она всегда была занята прабабкой… По прошествии лет, с возрастом, старики один за одним съехались в Сафенберг и остались здесь. Это их колыбель. Они предпочли ее дому престарелых или одиночеству в квартире где-нибудь в Мюнхене или Кёльне. Мой отец приехал последним, еще два года назад он жил в Штутгарте и руководил филиалом банка… Он живет здесь с тех пор, как вышел на пенсию. Петер, художник, раньше реставрировал фрески в церквях по всей провинции Нассау… Он наверняка покажет вам свои картины. Сестры здесь уже более десяти лет. Муж моей двоюродной бабки разбился на одном из первых аэропланов, взлетевших над Рейнской долиной. Никто так никогда и не узнает, сгорел ли он в воздухе или утонул. А Хильда Брамс здесь родилась. Это может показаться удивительным, но у нее, несмотря на ее немощность, было четверо детей. У нас сохранился дагерротип, на котором она еще совсем молодая, в соломенной шляпе, сидит в окружении дочерей. Двух из них вы знаете. На том снимке она выглядит очень даже миленькой. Это моему отцу пришла в голову мысль — принимать постояльцев. У нас их было совсем немного. За все лето лишь несколько французов. А в эту пору года постояльцы — и уж вовсе редкость.

И в самом деле наступала осень. Это было заметно по кронам деревьев: в зелень листвы уже просочились смертоносные золотистые вкрапления. Этот неуловимый яд вскоре одержит победу, и тогда восторжествуют золото и медь, предвестники смерти. А потом в первых зимних туманах исчезнут и они.

— Обычно в доме есть кухарка, но сейчас она в отпуске… Ингрид также помогает, когда приезжает кто-то из постояльцев. А еще до прошлого лета она варила варенья.

— Сколько лет вашей прабабке?

— Девяносто семь. И вот уже десять лет она молчит. До сих пор никто не знает почему. Я подозреваю, что она просто больше не испытывает нужды говорить. Может, ей кажется, что она уже все сказала. Или сказала слишком много.

Орландо закинул ногу на ногу.

А Карола? Круглый год в этом особняке, в окружении стариков… Почему она не бросит этот странный образ жизни? Во всей этой истории был налет жертвенности и загадочности. Как и старики, она пошла на добровольное заточение. Можно сказать, отказалась от настоящей жизни. Предпочла уединиться со своими предками в глубине лесов, за толстыми стенами. Почему?

— Вы совсем не рассказываете о себе.

Она бросила на него дурашливый взгляд.

— Я видела вас в «Лоэнгрине». Немецкое телевидение транслировало ваш спектакль. Разумеется, это Эльза заставила нас посмотреть.

— Надеюсь, по другим каналам в тот вечер не было баскетбола. Но к чему вы это говорите?

Круговым движением она раздавила окурок в пепельнице, свободной рукой сильно потерев нос. Он так никогда и не поймет, почему именно этот жест заставил его окончательно признаться себе, что он по уши в нее влюбился.

Что-то подобное он чувствовал впервые после Антонеллы Маджиоратти.

Это было на втором курсе Туринской консерватории. Долговязая, рассеянная и загадочная девушка, которая рассказывала ему о Данте и целовала его пальцы в закоулках Нижнего города… Они строили планы на будущее: после женитьбы он будет петь, она же напишет сюиту по мотивам «Божественной комедии» и будет варить суп по-итальянски для кучи детишек. Она не вернулась в консерваторию ни в сентябре, ни в начале следующего учебного года, а вскоре он получил письмо, полное аллюзий из Греченто [1] Период интенсивного развития гуманизма в итальянской культуре в XIV веке. . Между двумя цитатами из Алигьери в нем сообщалось, что Антонелла повстречала на пляже в Рапалло мускулистого сорокалетнего шведа, бывшего десятиборца, и теперь уезжает с ним в Стокгольм, где планирует заняться переводом величайшего итальянского поэта на шведский. Иногда он спрашивал у себя, по-прежнему ли она целует пальцы мужчин, которых любит.