Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

–… в рот, – сказал он, потому что был все-таки не поэтом, а офицером, как Лермонтов или Гумилев.

– Значит, задроты эти, – сказал он.

– Стишки-муйшки, рассказики-муязики, – сказал он.

– Им энергию девать некуда, – сказал он.

– И они пишут и пишут, пишут и пишут, – сказал он.

– А нас потом за ихний самиздат на колу вертят, – сказал он.

– Так что ты, Сашка, того, – сказал он, выпил, и закусил луковицей.

Саша глядела на мужественные руки и лицо майора, изрезанное морщинами, с любовь. Дорогой ты мой человек, думала она, сколь претерпел ты за страну, где Ленина заветы. И почему не дремлет враг, когда ворота у Кремля. И сколь, отнюдь и почу… Тут Юлька Иудович, бесстыже заголив ляжку, прижалась к куратору, и сердце Сашки упало. Всегда так, стараешься, стараешься, а все бонусы все равно получает та, кто больше бесстыжая и бессовестная. Майор погладил Юльку по ляжке, выпил еще и продолжил наставническую беседу в кабинете.

– Партия и Ленин учат нас тому, что процессы, которых нельзя избежать, – сказал он.

–… нужно контролировать, – сказал он, – так что, девчонки, вы теперь не просто шала…

– В смысле, не просто инструктора комсомола, молодежные корры официального издания ВЛКСМ МССР «Молодежь Молдовы» и и борцовки за дело Ленина, – сказал он.

– Вы теперь руководители литературного кружка «Орбита» для всякой прогрессивной нечисти, – сказал он, скривив рот.

– Богемщиков всяких, поэтов, сука, художников, – сказал он.

– Как мотыльки на лампу прилетят они в ваш клуб, – сказал он.

– Да так оно и лучше будет, под присмотром, – сказал он.

– Но, конечно, девчонки, я вовсе не предлагаю вам стучать! – поднял он негодующе руки.

– Ни в коем случае! – сказал он, и опрокинул со стола донесения и ориентировки девчонок, которые те старательно писали на одногруппников в университете.

– Я просто предлагаю вам задуматься, девчонки! – сказал он, и почесал в ухе мизинцем.

– Вот, к примеру, есть какой-то юноша, который пишет стихи там, прозу… – сказал он.

– И этот юноша, он вроде молодого деревца, растущего без направления, его крути как хошь, а оно станет как хошь, и попади этот юноша в руки какому-нибудь анти-советскому извращенцу, у нас что будет? – сказал он.

– Два извращенца? – сказала смышленая Юлька.

– У нас будет, – сказал чекист, – антисоветчик, которого мы, в соответствии с железной логикой революции, обязаны будем расстрелять, пусть нам это и неприятно!

– Куда лучше, если юноше будет куда пойти, – сказал он.

– В литературный кружок «Орбита», например, – сказал он, – где вы, девчонки, направите его куда надо, доложите кому надо, и скажете что надо, и творческая составляющая характера молодежи войдет в нужное, на ха, русло! – сказал он.

– Ну, а совсем неисправимых вы нам укажете, – сказал он.

– Вот и все, – сказал он.

– Но стучать?! – сказал он.

– Нет, стучать я вам, конечно, не предлагаю! – сказал он.

После этого в городе появился литературный кружок «Орбита». Юношество и девичество, изголодавшееся по свободному слову – все-таки шел 1965 год, и страшные времена застоя захлестывали берега территории оттепели, писала в 2009 году глава комитета Антисоветчиков и Диссидентов и Политзаключенных Александра Юнат, – перло в кружок табунами. Там их принимали, заводили на них персональные дел… в смысле, творческие портфолио. Можно было выпить чуть-чуть портвейна, поругать – умеренно, – Сталина… Цветы свободы расцвели, думала Сашка часто, глядя на своих подведомствен… в смысле, подопечных.

– Птенцы мои, – начинала она заседания клуба.

– Хочу я вам поведать, – говорила она.

– Сегодня, в этот день, когда гроза гремит, – говорила она.

Юноши и девушки слушали, затаив дыхание. Поскрипывал диктофон под партой. Улыбалась немногословная придурошная подруга Юля, которая отвечала за технические моменты – картотеки, цифры, даты… Саше недосуг было заниматься этой лабудой. Она целиком посвятила себя творчеству. И даже как-то написала стихотворение, которое зачитала куратору на выезде, на шашлыках.

долбись, долбись, моя старушка,

О, почему ты не права!

На каждой залитой опушке,

Валялась чья-то голова.

То, может быть, Батый проехал,

а может, Казимир прошел,

о, сколько было их, – просека,

деревья, озеро, прасол…

в чужие дни чужая стая, на Русь

приехала опять, о, сколько можно,

гондурасы, у нас постыдно зимовать

мы Русь, мы Русь, ее культура,

ее поэзия и стих, пусть чмошник Пушкин

идет на ха, и Лермонтов штопанный притих,

пусть все умолкнут гондурасы, пускай звенит

на поле брань, сегодня мы, кружок Орбита,

сегодня я, такая рань…

Закончив читать, Сашка пару минут помолчала. Кружилась голова. Так вот она какая, поэзия, подумала Сашка. Как она все же меняет людей, подумала она. На минуту я оторвалась от земли, подумала она. Я птица, подумала она. Курица не птица, подумал куратор. Не надо много думать, подумал он. А вы что, думаете в моих мыслях, подумала Сашка. Мы думаем везде, подумал строго, но по-доброму, куратор. Так что открывай глаза, и не вздумай прятаться от товарищей Партии и Комитета даже в мыслях. Все блядь понятно, подумал куратор. Так точно, товарищ майор, подумала Сашка. Открыла глаза. На полянке, залитой солнцем, вином и блевотиной, товарищи из Комитета тискали прогрессивных комсомолок, активисток и борцовок за ростки либерализма посреди болота застоя. Сашка вспомнила, что даже отдел новый в Комитете появился. Так и назывался. Специальный отдел КГБ «За ростки либерализма посреди болота застоя». Принимали в него, – вспомнила Саша объявление в коридорах конторы, – только либеральных чекистов. Хорошие все-таки написала я стихи, подумала Сашка и махнула стакан водки разом. Подружка Юлька криво лыбилась, жалась к куратору. Каждый берет, чем может, подумала сухо Сашка, тоже влюбленная в товарища майора.

– А что, недурно, – сказал куратор, и крякнул, выпив.

– В стихах твоих, Сашка, чувствуется боль! – сказал он.

– За родину, за прогрессивные силы, за Никарагуа, – сказал он.

– Козлы эти альендевские чмырят наших ребят… прогрессивного коммуниста Че Гевару, – сказал он.

– Планета замерла в ожидании, – сказал он.

– И тут-то ты и подтолкнешь ее своими прогрессивными стихами в нужном направлении! – сказал он.

– Евтушенко говно против тебя, – сказал он.

– Лох он, ряженный, да и ненадежный, – сказал он.

– А ты надежная, мы тебя мильённым тиражом издадим, – сказал он.

– Ты ведь надежная? – сказал он.

– Конечно.. да я… да мне… да вы… – сказала, волнуясь Сашка.

– Ну, а раз ты надежная, вот тебе разнарядка, – сказал майор.

Поляна неожиданно стихла. Оказалось, что все смотрят на Сашку. Коллеги-инструкторши, с задранными юбками, товарищи чекисты в спортивных костюмах производства дружественной нам ГДР… А ведь это товарищи, подумала Сашка, мои товарищи… Они верят в меня…