Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

«Дух и из зада дышит: настоящий человек как артефакт»

«99 рублей – one time не плагиат»

«The соски: как причмокивать, дегустируя вино»

«Этот день победы: порохом propah»

«Советская Atlantida – ковырни поглубже, узнай побольше»

Книги свои хозяин очень любил, и не позволял Иону сжечь все те экземпляры, что лежали в коробках в подвале. Говорил, что со временем его, как например, Булгакова, поймут и оценят. Что именно, и почему «булгаков», Ион не знал. Просто протер корешки получше, чтобы в доме все блестело и хозяин заплатил, наконец, за последние три месяца работы. И теперь, в самый разгар вечеринки все норовил попросить у хозяина денег при всех. Когда вокруг были гости, хозяин щедро бросался пачками денег. Правда, потом норовил отобрать. Так что следовало ловить момент. Ион укрыл певца Муромова получше, и прислушался к звукам, несущимся из трубы. Говорила какая-то баба, визгливо, отрывисто. Маргарета Симоньянц, понял Ион. Такой голос разве забудешь…

– Нет, и не просите, – говорила баба со слезой в голосе.

– Только не эти ужасные яблоки…. средней русской полосы.. – говорила она, под одобрительный смех гостей.

– Лучше ваты в рот напихать, – говорила она.

– Яблоки, настоящие, они растут только в Армении… на озере Севан, – говорила она.

– Спелые, райские, сочные, – говорила она.

– Ешь и словно детство по рукам течет, так сладко… – сказала она.

Гости зааплодировали.

– Верно, верно, – сказал кто-то.

– Настоящих, фермерских, яблок, тут разве найдешь? – сказал он.

– Резиновая-резиновая, – сказал кто-то.

– Так испокон веку было, у них еще в 16 веке яблоки херовые были! – крикнул кто-то, кажись, Чхартушвидзе.

– Серые лица… серые улицы… – сказал кто-то.

– И за что терпим? – сказал кто-то.

Воцарилась тишина. Кивают, понял Ион. Зашмыгали. Сказал кто-то:

– Эх, мне бы яблочка сейчас… настоящего, хрупкого, сочного, – сказал он голосом анонсов на телеканале ОРТ.

– Полцарства бы отдал! – крикнул он.

– В смысле, пол Федерации! – сказал он.

Ион сглотнул. Вспомнил письмо из дому. Жена, Стелуца, жаловалась, что деньги кончились еще к Новому Году. Старшего, Никидуцу, отправили с сумой просить Христа ради по деревням соседским. Младший, Гица, помер от холода в свои три года, потому что на дрова денег не наскребли. Что мне делать, спрашивала в письме Стелуца. Бросить все и ехать в Италию собой торговать? От него, Иона, денег не видно почти. Жрать нечего. Летом дети с женой два месяца на одних яблоках просидели, поносом исходили…

…Гости рассмеялись. Снова захлопали. Заговорил хозяин.

– Дорогие друзья, – сказал он.

– Сегодня я собрал вас не просто так, – сказал он.

– Тина, опустите юбку, групповуха после – сказал он.

Воцарилась укоризненная тишина. Зашмыгали. Хозяин продожил.

– Как вы знаете, сегодня, в условиях жесткого прессинга на Федерацию, – сказал он.

– Недоброжелатели нашей многонациональной страны не оставляют дерзкой идеи, – сказал он.

– Сорвать проведение Олимпиады в Сочи, – сказал он.

– Несмотря на зверский оскал Запада, Игры популярны, рейтинг Отца зашкаливает, – сказал он.

Воцарилось молчание. Встали, понял Ион.

– Прошу садиться, – сказал хозяин.

– Итак, сам Отец поручил мне… – сказал он.

– Да вольно, вольно, – сказал он.

– Поручил охранять святыню, – сказал он.

– Этот вот… – сказал он.

– Самотык? – взвизгнула Тина.

– Факел… – укоризнено сказал хозяин.

– Кого факал? – с недоумением подумал Ион, изучавший английский язык, чтобы поехать когда-нибудь на сэкономленные деньги в Лондон и прервать череду неудачных рождений дипломом МБА.

– Олимпийский факел со святым огнем с Афона, – сказал хозяин.

– Мы будем хранить его тут, весь оставшийся до Игр месяц, – сказал он.

– После чего всей Командой привезем в место проведения Игр, и вручим лично в руки Львовичу Эрнсту Константину – сказал он, добавив: – для тех, кто не в курсе, первое это фамилия, второе имя, а третье отчество…

– После – отпуск, – сказал он.

– Море, Тайланд, настоящие фрукты, яблоки там… – сказал он.

– Отдыхать от серой Москвы, – сказал он.

– А сейчас сдаем ключи от машин, – сказал он.

– Серж, имей совесть, мне же рожать к вечеру, – сказала Маргарета.

– Марго, ради страны… – сказал хозяин.

– Ладно, месяц перетерплю, – сказала Марго.

– Сидим тут, пьем, нюхаем, – сказал хозяин.

– С факела глаз не спускаем, – сказал он.

– Образец единственный, сплав из титана с серебром и слезами Кабаевой, – сказал он.

– В темноте светится, отгоняет духов, освящен Патриархом, – сказал он.

– Не дай Бог случится что, Хозяин с нас кожу сдерет за факел этот, – сказал он.

– Так что сидим и не рыпаемся, – сказал он.

– А пока мы тут… – сказал он.

– Можем даже клип снять, или, там, прямое включение сделать, ток-шоу, например – сказал он.

– Скажем… «Железная леди»… – сказал он.

– Про бабу, которая тужится, но заради родины ждет, – сказал он.

– Один фиг делать нечего, – сказал он.

– Или игривый музыкальный клип… – сказал он.

– Что-то патриотическое, но остренькое, с претензией, – сказал он.

– Чтобы хипстеры дрочили, – сказал он.

Хлопнул в ладоши. Ион кубарем скатился по лестнице. Постучал вежливо в дверь.

– Ваня, – сказал хозяин.

– Камеру тащи, клип снимать будем, – сказал он.

– Начальник, – сказал Ион с легким акцентом, чтобы порадовать гостей и хозяина а-у-тен-ти-ч-ны-м сходством с киноактером Будулаем, которого, как и всех проклятых цыган, молдаванин Ион ненавидел.

– Начальник, дай денга, – сказал Ион.

Хозяин поморщился, но в штаны полез. Долго копался – в обтяжку, как у москвичей принято, – те на ногах чуть не лопались. Вытащил пару банкнот из мотни откуда-то, небрежно слуге сунул. Сказал:

– Вот, Иван, вам все про Европу дома болтают, – сказал он.

– А живую копейку вы, молдаване, из нас, русских, сосете, – сказал он.

– Понял теперь, кто ваш, молдаван, настоящий друг, а не так? – сказал он.

– Тина, да прикройся ты, – сказал он.

– Что за характер, везде намеки чудятся, – сказал он.

Иван, низко поклонившись, деньги в руки принял. Краем глаза на собравшихся глядел. Сидели все в креслах мягких вкруг камина, да вполголоса сетовали, что яблок, мол, в Москве не достать, и зелени настоящей… Ишь, чудаки. А посередке палка металлическая торчала с язычком пламени.

Повисла пауза неловкая…

– Ты это, Ваня, – сказал хозяин.

– Слетай нам за порошочком-то, – сказал он.

– Хозяин, деньга дай, – сказал Ион.

Хозяин покачал головой, снова поморщился. Полез снова в карман брюк своих, облипочных…

…. брюки Ион все равно снял с хозяина, потому что обблевался тот. Никто и не заметил: гости, кто где, валялись по комнате на белоснежном – словно снегом припорошило, – полу. Валялись бутылки разбитые, вперемешку с Тиной, которая все-таки напросилась – шалунья, покачал головой Ион, – краснела кровь с чьего-то носа разбитого, ползал на матраце в углу гость с бороденкой… Свечой горел посреди разгромленного дома факел олимпийский. Вспомнились Иону стихи поэта Pasternak, которые хозяин любил декламировать вечерами, когда бабу очередную еться на дачу привозил.