Ирэн Роздобудько - Лицей послушных жен (сборник)

И мы продолжали читать.

«Я, Алекс Струтовский, вступил в брак с воспитанницей ЛПЖ Рожко Тамилой Устиновной с целью создания семьи – по собственной воле и желанию, оплатив предоставленную руководством заведения смету за все годы обучения моей жены в ЛПЖ.

Копию счета, заверенного нотариусом, прилагаю…»

Не сговариваясь, мы перевернули страницу и увидели длинный список на десяти листах.

Читать его было некогда – за окном начинало небезопасно светлеть. Поэтому второпях мы пробежались глазами по наименованиям, написанным в столбик, и цифрам, стоявшим напротив каждого наименования.

Чего тут только не было!

Даже стыдно говорить. Носки, зубные щетки, платья, трусы, чулки, игрушки, лекарства, витамины, карандаши, альбомы…

Это что касается младшего возраста. А дальше, с учетом течения времени, шли другие предметы нашего быта, гигиены, одежды, косметики. Мы чуть не сгорели от стыда, действительно прочитав графу о прокладках и бюстгальтерах.

В конце всей сметы стояла общая сумма, которая испугала нас количеством нулей!

– Что это? – не поняла Ита.

– Потом разберемся, – сказала Рив, – у нас мало времени!

И кивнула Лил, чтобы та читала дальше.

«Со всей ответственностью и пониманием сложившейся ситуации должен сообщить о преждевременной смерти моей любимой жены с тем, чтобы и дальше оставаться в числе клиентов вашего заведения. Медицинскую справку и заключение правоохранительных органов прилагаю».

После этого короткого отчета стояла резолюция размашистым почерком госпожи Директрисы: «Не возражаю» и ее каллиграфическая подпись, немного смазанная фирменной печатью.

Мы полистали бумаги и нашли медицинскую справку и полицейский отчет.

Одолевая канцеляризмы и специфические термины, мы узнали, что смерть Тур наступила из-за многочисленных ножевых ранений, «несовместимых с жизнью», которые она нанесла себе в связи с глубоким нервным расстройством. Нервное расстройство было заверено семейным врачом с пометкой, что это «наследственное».

В дортуаре наступила такая тишина, что мы услышали, как в саду падают яблоки.

Мы окаменели. Из нас можно было лепить скульптуру «Десятый секстет под воздействием паралитического газа».

Первой опомнилась Рив.

Она начала быстро сгребать все бумаги, складывать их назад, в папку.

Сунула ее в руки парализованной Лил.

– Немедленно неси это все назад! У тебя есть самое большее тридцать минут до восхода солнца!

Лил схватила папку, сунула ее под ночную рубашку и стремглав выскочила из дортуара.

Мы остались сидеть в тех же позах. И каждая из нас молилась о возвращении Лил, мысленно преодолевая ее путь по коридору, саду, в кабинет через окно – и назад.

Стрелки настенных часов вертелись как безумные.

Нам казалось, что Лил не было целую вечность.

Когда она вошла, с белым лицом и болезненно-красными щеками, мы задвигались, разминая застывшие мышцы.

Все были уставшими.

Лил сразу полезла под одеяло.

– Теперь верите? – слабым голосом спросила она.

– Может быть… – пробормотала Озу.

– Не знаю… – сказала Мия.

– Но… – пискнула Ита. – Я не понимаю…

– Тихо! – крикнула Рив и скомандовала: – Спим!

Из коридора уже доносились шаги учителей и воспитателей, которые после отъезда гостей возвращались в свои комнаты.

За пятнадцать минут до восхода солнца ЛПЖ погрузился в короткий утренний сон…

Дорогой дневник…

То, в чем мы были уверены, и то, чему нас учили, – за пределами нашего заведения мир несовершенен. Совершенным его должны сделать мы – курсантки, выпускницы. Мы должны сделать его лучше и правильнее. У нас трудная миссия, но и учимся мы не напрасно!

Каждая из нас – словно капля света, от которой пустит лучики добро.

Госпожа Учительница рисовала нам схему на доске: множество кружочков, от которых отходит сеть тонких линий. За этой сетью – черная пустота. И чем больше будет таких лучиков, тем плотнее мы охватим мир, оплетем его весь – и он станет настоящим раем.

Своим примером служения и покорности мы покажем, как важно нести в себе – для других! – все постулаты нашего Устава.

Видимо, Тур была слишком нетерпеливой и неблагодарной. Она хотела получить все и сразу, не устояла перед временными трудностями, проявила малодушие.

Хотя по поводу всего прочитанного у меня появились некоторые вопросы. Они разъедали меня изнутри.

К примеру…

Ну как можно было резать себя ножом столько раз. Бр-р-р! Это же не эстетично! Вульгарно! В конце концов грех. Мы же должны нести свой крест, то есть выполнять свою миссию до конца!

А как можно было обидеть Алекса? Лучшего мужа еще поискать!

А если Тур схитрила в своих записях, скрывая свое настоящее лицо, и действительно влюбилась в другого – в стрита? Грязного, грубого стрита, который курит сигареты, произносит запрещенные слова и набрасывается на тебя, беззащитную, как на кусок мяса? Если это так, то у ее поступка относительно лишения себя жизни было бы хоть какое-то объяснение. Угрызения совести. Стыд. Страх перед разоблачением.

Как она могла? Как могла?..

А если все написанное – правда? И она, прекрасная Тур, действительно переживала какие-то недоразумения? Но разве из-за недоразумений можно накладывать на себя руки? Не лучше ли засесть за школьные конспекты и довести себя до совершенства? Найти ошибки, исправить их безупречным поведением. Ведь сколько есть интересной психологической литературы по этому поводу! Нам же давали целый список!

Как она могла? Как могла?

…Закончилось тем, что Тур начала сниться мне каждую ночь. Думаю, что нечто подобное происходило и с остальными. Но все мы делали вид, что ничего не случилось, а «досье Тур» нам просто померещилось. И подозрительно поглядывали друг на друга, ожидая подлости, предательства, доноса.

Начиналось лето. Пора свадебных разъездов наших старших однокашниц.

Даже толстушка Сол ходила воодушевленная: оказалось, что тот господин в коляске не просто миллионер. Он иностранный нефтяной магнат из Южно-Африканской Республики.

Он приехал за ней в открытом позолоченном автомобиле в сопровождении целого «войска» экзотически одетых людей на белых лошадях. Такого здесь еще не видели!

От восторга у всех нас дрожали колени. Мы размахивали цветами и осыпали ими дорогу молодым.

Ох…

Внимание к нам ослабло. Учителя разъезжались в отпуск. Занятия в классах плавно перетекли на улицу, где мы ковырялись в саду, высаживая цветы, или учились ездить на лошадях, плавали в бассейне, лежали в шезлонгах с книгами в руках.

А вечером пели гимн нашего ЛПЖ у костра: