Елена Колина - Наука о небесных кренделях

– Это мои друзья, примчались меня поддержать. Пустите их, – попросила я, – вы же можете всех пускать, никого не выпускать. Они не будут выносить из дома непроданные наркотики. Просто посидят на кухне. Они ведь немолодые, а на лестничной площадке даже сесть негде… у Алены коленка больная, у Никиты спина, Илья устал.

Я забыла, что мои прекрасные друзья не разговаривают между собой и лучше им посидеть в отдельных комнатах.

– Как вы им сообщили про обыск? Вы хотите, чтобы я вас задержал на трое суток?! Как они узнали?!

– Ну… как-нибудь узнали. Дружеское сердце – вещун и все такое… В чем вы меня подозреваете? Я не могла им позвонить! Проверьте, где мой мобильный телефон. Он у вас в кармане!

Я не могла позвонить. Мне нельзя звонить, нельзя закричать из окна «спасите-помогите!»…Но в туалет мне ходить можно! В туалете висел халат Андрея, а в кармане халата – телефон! Я сунула в карман руку в надежде, что Андрей забыл там телефон, у него их два или три, – ура, забыл! Включить воду, под шум воды поскорей позвонить – кому, где все? Никита с Аленой на даче? У Ильи эфир? У Ирки спектакль? После антракта она закрывает буфет, остается на второе действие, болтает с актерами… Кому мне звонить? Что, если никто из них не станет со мной разговаривать, ведь я так и не сделала выбор? А если будут, что сказать, чтобы они мне поверили?… Что вообще делать человеку, который столько раз всех разыгрывал, что ему никто уже не верит? Тот бедный пастух все кричал «волки, волки!», и люди мчались спасать овец, – и это всегда оказывалось розыгрышем. Однажды люди подумали «глупо бежать на помощь, он опять нас разыгрывает, надоело»… в тот раз и правда были волки, и случилось ужасное… надеюсь, что волки съели только овец.

Я написала сообщение Илье – «депрессия» и сообщение Никите – «нет соленых огурцов». Это была не шутка, а холодный расчет: Илья, чуткий к депрессиям, после эфира бросится мне на помощь, Никита, чуткий к салату оливье, привезет мне банку Алениных огурцов. Увидят, что здесь происходит, и как-нибудь меня спасут.

Главный за дверью туалета повторял: «Вы что там застряли?», я молчала, словно мне стало плохо или я вспоминаю азбуку Морзе. Набрала в Яндексе «словарь наркомана». И выяснила, что не стоит считать себя умней других: думаешь о ком-то «старательный придурок», а он не придурок, бормочущий бессмысленные слова «агрегат», «стекло», а настоящий профессионал. Вот что было написано в «словаре наркомана»: «агрегат» – весы для взвешивания наркотиков, «стекло» – ампула с наркотиком, «книжка» – пакетик с наркотиком, «книжки» – наркотики…Мысли мои метались, как зайчики. У нас всерьез ищут наркотики. Ужасно, что я одна. С другой стороны, прекрасно, что я одна, Андрюшечка у мамы, и Мурка с Марфой не дома… «Мурка с Марфой» звучит как будто у меня две дочери и я назвала их похожими именами – Мурр-ка и Марр-фа.

…Ну вот, мои прекрасные друзья увидели выбитую дверь и стражника в прихожей, вызвали каждый свою жену, и все – жучка за кошку, кошка за мышку – стоят на лестничной площадке. Им нельзя войти в квартиру, – идет операция, нельзя вызвать полицию, полиция по особо опасным преступникам уже здесь. Им все нельзя, у них осталась только относительная свобода слова.

– Сейчас не тридцать седьмой год! – сообщила Алена.

– Покажите постановление об обыске! – велел Никита.

– Почему обыск проводится в отсутствие адвоката? – сказал Илья.

– Я юрист! Я журналист! – закричала Ирка-хомяк, она иногда представляется юристом или журналистом, считая, что это звучит пугающе. – Сейчас здесь будет «Эхо Москвы» и вся редакция «Ленинградской правды»!

Но «Эхо Москвы» в Москве, а «Ленинградская правда» в нашем советском прошлом, – у Хомяка неконтролируемая аллюзия, случается при стрессе.

Оттого что Алена с Никитой, Хомяком и Ильей стоят под дверью, мне стало спокойно и даже уютно: как будто я заболела и в соседней комнате все встревоженно обсуждают, что со мной: «На грипп не похоже, на пневмонию тоже, какой-то неизвестный вирус», – а я всего лишь простужена.

…Так вот, – я боялась, что они найдут, и они нашли. Толстую папку, наверху рисунки: Дед Мороз, елка, под елкой зайчик, надпись детской рукой: «Спасибо за машинку»; Дед Мороз, елка, под елкой лиса, надпись детской рукой: «Спасибо за куклу». Рисунки, рисунки… и счета: игрушки, парты, кровати.

Неужели Андрей так плохо меня знает? Думал, я стану болтать, хвастаться, что он помогает детскому дому? Настоящая благотворительность молчаливая, я бы никому не сказала. Только Алене с Никитой, Ирке с Ильей, и Муре, конечно, и Марфе, и некоторым другим людям.

Один сейф оказался пуст, в другом были бумаги и ружье. Ружье! Охотничье! Главный покосился на охотничье ружье с недовольным выражением, как будто официант принес ему не то…Но зачем Андрею охотничье ружье? Он не охотится, он против убийства животных, и птиц, и жуков. Я видела, как он уступает дорогу жукам. Наверное, затем же, зачем мне старые фарфоровые куклы – все любят игрушки.

…Пересмотрели все – каждую книгу, каждую блесну. В ящиках: лупы, перочинные ножи, монетки, инструменты и инструментики, никому кроме Андрея не известного назначения, – такой брутальный мужчина, и такая Коробочка! Главный лично перебрал все бумаги на столе и теперь рылся в нижнем ящике стола. Зачем Андрею «Огонек» времен перестройки, зачем хранить самиздатского Гумилева – он втайне мечтает об озере Чад? Зачем ему мой школьный аттестат, мои дипломы, университетский, кандидатский, они и мне-то не нужны…

– А это что?

Я взглянула на бумажку в руках Главного: что только не заваляется в старых папках! Это было сто лет назад, в начале девяностых, – разрешение кооперативу Андрея на внешнеэкономическую деятельность, подпись «В.В. Путин».

– Что вас удивляет? Путин работал в Питере. Питер – маленький город…

– Вы что, ЗНАКОМЫ? – прошептал Главный.

– Мы? А-а, да… Да. Мы хорошо знакомы. Храним разрешение на внешнеэкономическую деятельность на память о нашей дружбе. Тут еще должна быть записка: «Душеньке Андрею в знак приятнейших воспоминаний».

– Врете… – неуверенно сказал Главный.

– Нет, не вру! Мы в одной школе учились. Вот видите, мой аттестат, двести восемьдесят первая школа. Хотите, скажу, как звали нашу с Путиным учительницу истории? Тамара Зиновьевна, ну что, съели?…Теперь можно моим друзьям войти? Путин вас не похвалит, если у Алены коленка разболится.

– Вынесите на лестницу четыре стула, – велел своим людям Главный.

Знакомство с президентом оценено в четыре стула?

Обыск в кабинете длился четыре часа (четыре часа мои прекрасные друзья, как оловянные солдатики, стояли на лестнице перед вышибленной дверью, Никита от стульев отказался, с угрожающей интонацией сказал «мы уж лучше постоим»), – и закончился. До этого я считала, что в мире есть знания, которые никогда мне не пригодятся: как ориентироваться по мхам, как сделать своими руками телескоп или юридические знания. Но теперь, после этого, я юридически образована: не подписала протокол обыска. Никита с Ильей кричали в дверной проем, что обыск должен проводиться в присутствии адвоката, – а где адвокат?! Вот я и не подписала!