Елена Колина - Наука о небесных кренделях

Мужчины друг друга понимали, я сидела рядом, украшала их жизнь и думала свои маленькие мысли: почему он так странно себя ведет – как будто не скучал по мне, как будто сердится на меня, почему он так зол, вот-вот взорвется от злости?…

Андрей заплатил по счету, ушел.

– Ваш муж прекрасный аналитик, ему, в сущности, не нужен адвокат, – сказал Василий Васильевич.

Я схватила его за рукав и зашептала:

– Нам очень нужен адвокат, Андрей такой упрямый, как асфальтовый каток, долго разгоняется, едет, не разбирая дороги, упрется во что-то, опять долго разгоняется, – нам очень нужен адвокат, мы без вас не развернемся…

Испугалась, что Кот Базилио нас бросит. И – неловко взрослому человеку так вести себя при адвокате, но я выскочила из кафе «Кузнечик», даже не притворившись «ой, я кое-что забыла сказать мужу», – если я сейчас не выбегу за ним, не узнаю, почему он вел себя так, будто не скучал по мне, то умру от обиды!.

Андрей уже завел машину, и – я увидела, как он вдруг резко, с размаха, ударил ладонью по рулю.

– Почему ты злишься? Мы так давно не виделись, а ты как будто не скучал по мне, ты как будто не любишь меня, ты…

– Я не злюсь. Я злюсь, потому что мне без тебя плохо.

О-о… Злится, потому что ему без меня плохо, скучает, вот и злится? Как ребенок, сердится на то, что голоден и хочет спать? Бьет машину от злости?…Андрей вышел из машины, обнял меня, и грохот, который все это страшное время звучал в моей голове, на мгновенье утих, и наступило нежное бархатное счастье, – на минуту или две, мы стояли молча (не спрашивать же мне «что с нами будет?»), и какой-то прохожий наткнулся на меня и сказал «нашли место обниматься», – на Литейном узкие тротуары, и подъехавшая машина просигналила вопросительно «уезжаете или нет?» – на Литейном нужно ловить место для парковки, – ну, и моя вторая мама Василий Васильевич выглянул из кафе «Кузнечик» с видом «пора домой!» и сделал мне приглашающий жест «возвращайтесь, мы не договорили».

…Андрей уехал, а я осталась мучиться в кафе «Кузнечик».

Василий Васильевич заказал чай с молоком. Пьет чай с молоком, кофе с молоком, как кот, любит молоко. Пробормотал что-то вежливое в духе «любовь дарит нам бесконечное утешение» (на самом деле он сказал «не стоит уж так-то… как-то все… будем работать…») и перешел к делу.

– Ваш муж ведет себя очень благородно… он у вас, конечно, прекрасный экземпляр человеческой породы… но он ведет себя слишком благородно. Не понимает, что его собственная ситуация гораздо серьезней, чем ситуация Марфы. Почему он не понимает, что главное он, а не Марфа?

Мы с адвокатом не понимаем разное. Я не понимаю юридических терминов. Василий Васильевич не понимает, что Андрей не умеет думать, что он – главное. Я также не понимаю, почему данный экземпляр человеческой породы приехал на встречу с адвокатом с коробочкой. В коробочке майские жуки. Андрей передал мне коробочку для Андрюшечки, сказал: «Я обещал показать ребенку майских жуков, пусть посмотрит и выпустит в садике».

Жуки шуршали в коробочке, звучали слова, теперь уже обращенные ко мне – «перечень наркотических средств», «количество препарата», «следствие», «стратегия», «условный срок», с этими страшными словами я СОВЕРШЕННО БЕСПРОСВЕТНО АБСОЛЮТНО БЕСКОНЕЧНО ОДНА…За то время (сто миллионов минут), которое я провела в кафе «Кузнечик», я получила много новых знаний: например, я знаю, что по недавно принятому закону человек, имеющий судимость, не может работать с детьми. Вот она, маленькая Марфина судьба: Марфа не сможет работать с детьми. Бывший президент Украины с двумя судимостями смог стать президентом (неужели Википедия не врет: одна за грабеж, другая за нанесение телесных повреждений?), а девочка Марфа, ни в чем не виновная, не сможет работать с Мишенькой. Мишенькина мама сказала, что без Марфы Мишенька стал хуже.

…И тут я поняла: НЕ ХОЧУ.

Не хочу строить защиту. Не хочу «перечень наркотических средств», не хочу «количество препарата» и «стратегию» не хочу! Не хочу, чтобы Андрей и Василий Васильевич месяцами понимающе смотрели друг на друга. Они – мужчины, понимают подробности, но не понимают главного – подробности не нужны. Не нужен «перечень», не нужна «стратегия».

«Они мужчины» и лучше знают, это мужское дело? Андрюшечка как-то года в три заплакал над сломанной машинкой, и Мурка (педагог!) сказала: «Как тебе не стыдно плакать, ты же мальчик», а он спросил: «А если я буду девочка?»…Ко мне вдруг вернулось мужество, – меня напугали, заворожили все эти незнакомые слова – «наркотики», «препарат», «перечень», от ужаса и нелепости этой истории мужество меня покинуло, – а теперь вернулось. Пусть Василий Васильевич, бывший отличник с примерным поведением, и Андрей, бывший отличник с неудом по поведению, обдумывают стратегию, правильно строят защиту, а я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ.

Я больше не могу, что Марфа в тюрьме, Андрей под угрозой ареста, я больше не могу мучиться в кафе «Кузнечик» одна, однее не бывает. Наверное, всегда так: человека с размаха пнули, снесли ему голову, он некоторое время улыбается без головы в недоумении – вы что, ребята? – и дальше ползет по жизни раздавленной стрекозой… ползет-ползет, а потом думает: «НУ, НЕТ. Я не сдамся».

Я буду мальчик, я сама всех спасу.

…Василий Васильевич действительно лучший в городе адвокат, – увидел лицо своего клиента (Ирка-хомяк ругает меня: «Ты гримасничаешь, как гуттаперчевая игрушка, когда тебе что-то надоело – глаза вытаращены, губы надуты, просто страшно становится») и сказал:

– Что вы задумали?… Я ваш адвокат, все, что вы мне скажете, совершенно конфиденциально… Что вы задумали, черт побери?!

– Ничего. Я ничего не задумала. Мяу.

«Мяу» я не сказала, я мяукнула в душе. От самодовольства. В мужчине нужно увидеть мальчика, увидишь – и сразу знаешь, как с ним обращаться. Мальчики-отличники примерного поведения писали мне вежливые любовные записки «ты мне очень нравишься», я отвечала «подожди, пока я прочитаю все записки», – и они ждали. У Василия Васильевича, отличника примерного поведения, стратегия и тактика, и каждый его шаг строго соответствует букве закона, он выучил наизусть все буквы закона, – но я легко могу его обмануть. МЯ-АУ!

Больше никаких стратегий, никаких условных сроков. Дело Марфы будет закрыто, Андрей получит извинение в письменной форме. Мы с моим мужеством не станем улыбаться «ах, все это так дико…», мы поведем себя жестко и бескомпромиссно, как на рынке: «Дайте мне это, дайте мне то, и посвежее, и не подкладывайте гнилого, я все вижу!» Хотя на рынке я так никогда не говорю, мне неловко.

А напоследок я скажу: «Ах да, они… те, из-за которых девочка из рода Голенищевых-Кутузовых оказалась в тюрьме, – нельзя ли их сослать в Сибирь или выпороть на конюшне?…» Это будет моя месть, маленькая, но язвительная. Вот так.