Себастьян Фолкс - И пели птицы...

— Поезд застрял в туннеле, все как всегда, — сказала Элизабет.

Она присела на край стола, сдвинув бедром журналы, альбомы выкроек, счета и каталоги. Юбка ее задралась выше обтянутых черными шерстяными колготками колен. Элизабет осторожно отпила из пластикового стаканчика. На вкус кофе отдавал желудями, землей и дымом.

Эрик окинул Элизабет печальным взглядом; глаза старика прошлись от ее темных густых волос по телу, бедрам, торчавшему из-под юбки колену и каштанового цвета кожаному сапогу, остановившись на его носке.

— Видела б ты себя. Какая жена могла бы получиться для моего сына!

— Пей кофе, Эрик. Ирен уже здесь?

— Конечно, конечно. С восьми тридцати. Я же тебе говорил, в двенадцать придет важный покупатель.

— Потому ты и облачился в костюм с Сэвил-Роу?

— Не приставай ко мне, женщина.

— Ты бы хоть причесался, что ли, да кардиган снял.

Она улыбнулась ему и перешла в мастерскую, к Ирен.

— Только не говори этого, — потребовала прямо от двери Элизабет.

— Чего? — спросила Ирен, отрывая взгляд от швейной машинки.

— «Опять тебя нелегкая принесла».

— Я и не собиралась, — сказала Ирен. — Мне трепаться некогда, дел по горло.

— Вот тебе кофе. Как прошли выходные?

— Недурно, — ответила Ирен. — Правда, в субботнюю ночь моему Бобу стало худо. Несварение, как потом выяснилось. А он решил — аппендицит. Шуму было! А как твой Боб?

— Мой? Не позвонил. Письмо прислал, но это не то же самое, верно?

— Мне можешь не рассказывать. Мой Боб берется за перо только ради того, чтобы заполнить купон футбольного тотализатора.

— А я думала, он у тебя знаток археологии.

Ирен приподняла бровь:

— Не воспринимай все так буквально, Элизабет.

Элизабет расчистила на столе место и взялась за телефонную трубку. Ей нужно было организовать совещание, посетить склад тканей, договориться с заказчиками. Когда в 1935-м Эрик приехал сюда из Австрии, он оставил в Вене расстроенных клиентов, готовых хорошо платить за его экстравагантные модели. Ирен он нанял как швею, но затем силы Эрика пошли на убыль, и он стал все в большей мере полагаться на нее. Элизабет присоединилась к ним пятнадцать лет назад, когда их книга заказов начала оскудевать. Потребовалось немалое время, чтобы остановить соскальзывание по наклонной плоскости, но затем компания начала быстро расти, в ее правлении в Эпсоме работало пятнадцать человек, и даже экономический кризис оказался ей нипочем. Конечно, инфляция отъедала часть прибыли еще до того, как та поступала на банковские счета: совсем как в Веймаре, говорил Эрик. Он уже ни во что не верил, даже в успех; вдохновение покидало его все чаще, и большую часть самых удачных моделей создавали ныне нанятые Элизабет молодые модельеры.

Наступило время обеденного перерыва. Они заперли ателье и направились в кафе Лукки.

— Сегодня очень хорошая лазанья, — сказал Лукка, постукивая по своему блокнотику короткой и толстой шариковой ручкой букмекера.

— Прекрасно, — откликнулась Элизабет. — Возьму лазанью.

— Очень правильный выбор, синьора, — сказал Лукка. Он любил вставать поближе к Элизабет — так, чтобы его огромный живот касался ее плеча. — Я вам еще и салатик принесу.

В том, как он произнес эти слова, присутствовал намек на то, что речь идет об особенном, предназначенном для Элизабет подарке, персонально приготовленном им — тайком, чтобы не возбудить зависть других клиентов, — из тоненьких ломтиков фенхеля и собранных по лесам и полям Италии грибов (которые только этим утром доставили самолетом из Пизы), сдобренном наилучшим оливковым маслом первого отжима и галантно не вставляемом в счет.

— Только, пожалуйста, поменьше лука, — попросила Элизабет.

— А я просто вина выпью, — сообщил, закуривая, Эрик.

— Мне тоже лазанью, — сказала Ирен.

Лукка враскачку удалился. Сзади видна была пурпурная складка плоти, свисавшая поверх его синих клетчатых брюк. Вернулся он с литром густой чернильного цвета жидкости и тремя бокалами, из которых наполнил только один.

Элизабет окинула взглядом ресторан, его посетителей — выбравшихся за покупками горожан, рабочих и даже туристов, забредших на север от магазинов Оксфорд-стрит.

Вот это и есть линии ее жизни, основные предметы ее забот. Книга заказов и салат Лукки; ожидание звонков Роберта и критические замечания Линдси и мамы. Забастовки и экономический кризис. Попытки воздерживаться от курения и при этом не набирать вес. Запланированный отпуск в компании с тремя-четырьмя знакомыми в домике, который они снимут в Испании; редкие уик-энды с Робертом — в Эльзасе, а то и в самом Брюсселе. Ее одежда, ее работа, ее квартира, какой-никакой порядок в которой поддерживает приходящая раз в неделю, пока она на работе, уборщица. Никаких сложностей с crèche [12] Детские ясли (фр.). , детскими садиками, просьбами матери о помощи — ничего из того, о чем готовы часами говорить ее замужние подруги; ожидающий скорого прихода зимы Лондон, завывание пересекающих парк машин и прогулки холодными воскресными утрами, которые завершаются жизнерадостными встречами в пабах Бэйсуотера, всякий раз продолжающимися на час дольше, чем следовало бы. И ощущение скрытой в ней иной, огромной жизни, волнующее, подкрепляемое картинами, которые она видела в музеях, и прочитанными книгами, конечно, — но в особенности картинами, — жизни, еще не осуществившейся, ждущей настоящего осознания.

Иногда она уезжала одна в глушь северной Англии, останавливалась в какой-нибудь деревушке, читала и бродила по окрестностям. Она не испытывала жалости к себе, потому что не видела в своей жизни ничего прискорбного; будничные заботы, наполнявшие ее, были Элизабет интересны. Для таких поездок она подыскивала по путеводителям частные дома, принимавшие постояльцев и кормившие их завтраками; маленькие пабы, — иногда ей случалось разговориться с их владельцами и посетителями, а иногда она просто посиживала у камина с книгой в руках.

Как-то раз в одной из деревень Дейлса в пабе у барной стойки с ней заговорил юноша лет девятнадцати, не больше. Она была тогда в очках для чтения и плотном крапчатом черно-белом свитере. У юноши были светлые волосы и неубедительная бородка. Он учился в университете, а в деревню забрался ради прогулок по окрестностям и чтения книг, необходимых для учебы. Вел он себя неловко, изъяснялся затертыми фразами, якобы ироничными и словно бы содержавшими отсылки к книгам и фильмам, знакомым им обоим. Казалось, он не способен произнести даже несколько слов, не намекнув на то, что цитирует кого-то. Впрочем, выпив не то две, а то и три пинты пива, он расслабился, рассказал о своих занятиях зоологией, о подружках, которые ждут его дома. Последнее подразумевало беспорядочные любовные связи. Элизабет понравилась восторженность юноши, бывшая, похоже, обычным его состоянием, — даже в том простеньком пабе на склоне йоркширского холма, способном предложить посетителям лишь «фирменный» бифштекс да пирог с почками.