Гюнтер Грасс - Кошки-мышки

Мальке не давал себе поблажек; мы дремали на посудине, а он работал под водой. Мы ковыряли чаячий помет, покрывались загаром до цвета сигары, русые волосы выцветали до соломенной желтизны; Мальке же всякий раз обгорал заново. Пока мы наблюдали за движением судов севернее навигационного знака, он неизменно всматривался в глубину: в его, помнится, голубых глазах с покрасневшими, чуть воспаленными веками и редкими ресницами проявлялся интерес лишь тогда, когда он оказывался под водой. Нередко Мальке возвращался без табличек и прочей добычи, с одной только сломанной или безнадежно погнутой отверткой. Однако он и тут производил на нас впечатление предъявлением этой отвертки. Жест, которым он швырял отвертку за спину в море, переполошив обманутых чаек, не нес в себе ни удрученного разочарования, ни бесцельной злости. Мальке никогда не выбрасывал испорченный инструмент с наигранным или действительным равнодушием. Этот жест всего лишь говорил: погодите, то ли еще будет!

…и вот однажды — на рейде как раз появилось двухтрубное госпитальное судно, в котором мы после некоторых колебаний опознали «Кайзер», приписанный раньше к Восточно-прусскому пароходству, — Йоахим Мальке отправился без отвертки в люк носового отсека, исчез в захлестываемом волнами мутно-зеленом прогале, зажав двумя пальцами нос; сначала туда ушел пробор его раздвоенной плаваньем и нырянием шевелюры, за ним последовали спина и задница, он мотнул слева ногами по воздуху, затем оттолкнулся обеими ступнями от ободка люка и нырнул наискось в холодный тусклый аквариум, куда через открытые иллюминаторы проникал рассеянный свет: пугливые колюшки, застоявшаяся стайка миног, болтающиеся, еще свернутые подвесные койки в матросском кубрике, обвитые бородатыми водорослями, в которых шпроты выводили свое потомство. Изредка — отбившаяся от стайки навага. Никаких угрей, про них только слухи ходят. Камбалы тоже нет.

Обхватив зябко подрагивающие колени, мы пережевывали чаячий помет в плевки, подсчитывали — отчасти со скуки, отчасти с интересом — идущие строем военные шверботы, следили за вертикальными столбами дыма из труб госпитального судна, настороженно переглядывались — он задерживался внизу уже слишком долго, — а чайки кружили в небе, волны бурлили над носовым отсеком, разбиваясь о крепления снятого носового орудия, плескались за мостиком, где вода откатывала между воздухоотводами назад, облизывая все те же заклепки; известь под ногтями, зуд сухой кожи, блеск моря, доносимый ветром стук моторов, отметины на теле от сидения на железе, полувставшие пенисы, семнадцать тополей между Брезеном и Шлетткау — и тут он вымахнул из воды, иссиня-красный подбородок, пожелтевшие скулы, следом из люка выплеснулась вода, а он, со строгим пробором слипшихся волос, пошатнулся над носовым отсеком, по колено в воде, хватаясь за выступающие поручни, присел, выпучив глаза, и нам пришлось втащить его на мостик. Из его носа по краешкам губ еще текли струйки, а он уже показывал нам добычу — целиковую стальную отвертку. Английского производства. С выдавленной надписью «Шеффилд». Ни пятнышка ржавчины, ни зазубрины, вся еще в девственной смазке, капельки воды шариками скатывались с нее.

Эту тяжелую, можно сказать «неистребимую» отвертку Йоахим Мальке ежедневно носил на шейном шнурке больше года, носил даже тогда, когда мы совсем перестали навещать нашу посудину или же появлялись там лишь изредка, — он прямо-таки сделал свою отвертку предметом культового поклонения, хотя был католиком, а может, именно поэтому; например, перед уроком гимнастики он, опасаясь кражи, сдавал отвертку на хранение штудиенрату Малленбрандту и даже брал ее с собой в церковь, куда ходил не только по воскресеньям, но и в будни, посещая перед уроками утреннюю мессу в церкви Девы Марии, что находилась на Мариенвег, поблизости от кооперативного поселка Новая Шотландия.

Ему, с его английской отверткой, было совсем недалеко до церкви Девы Марии: сначала нужно выйти с Остерцайле на Беренвег. Здесь много двухэтажных домов, даже настоящих вилл с крышами в два ряда черепицы, с колоннами и шпалерами плодовых деревьев. Затем по обе стороны улицы кооперативный поселок, дома неоштукатуренные или оштукатуренные, но с водяными подтеками. Направо уходят трамвайные пути с их электропроводами под довольно облачным, как правило, небом. Слева худосочные садики и огородики железнодорожников, сарайчики и крольчатники, сколоченные из красно-черной обшивки списанных товарных вагонов. Дальше семафоры на путях, ведущих к порту. Силосные башни, неподвижные или движущиеся портовые краны. Разноцветные надстройки иностранных грузовых кораблей. Никуда не делись оба серых линкора — старомодные громадины со множеством башен, а еще плавучий док, хлебозавод «Германия», приспущенные серебристые аэростаты, отъевшиеся, некоторые слегка покачиваются. Справа немного выступает бывшая школа Хелены Ланге, ныне переименованная в школу Гудрун; она прикрывает собой стальной хаос верфи Шихау с эллинговым краном; рядом ухоженное поле стадиона, свежевыкрашенные ворота, белая подновленная разметка штрафных площадок на подстриженном газоне: в воскресенье состоится футбольный матч «сине-желтых» против клуба «Шелльмюль 98» — зрительских трибун нет, зато есть выкрашенный в светлую охру, с высокими окнами, современный спортивный зал, на новенькой красной крыше которого чужеродным элементом красуется просмоленный крест, ибо бывший спортзал гимнастического общества «Новая Шотландия» теперь переоборудован под храм, так как церковь Сердца Христова находится слишком далеко и жителям Новой Шотландии, Шелльмюля и поселка между Остерцайле и Вестерцайле, преимущественно рабочим с верфи, служащим почты или железнодорожникам, приходилось годами слать прошения в Оливу, резиденцию епископа, пока еще во времена Вольного города они не добились разрешения выкупить спортзал, который переоборудовали под церковь и освятили.

Несмотря на собранные по запасникам и кладовым почти всех приходов епископства и из частных владений красочные живописные полотна и предметы церковного убранства, не удалось устранить характер спортзала, который был изначально присущ церкви Девы Марии — даже ладан и запах восковых свечей не мог иногда до конца перебить настоявшийся за долгие годы смешанный дух мела, кожи, гимнастических снарядов, пота, гандбольных турниров, отчего церковь Девы Марии хранила какую-то неизгладимую протестантскую скаредность, фанатичную трезвость молельного дома.

В построенной к концу девятнадцатого века из обожженного кирпича неоготической церкви Сердца Христова, которая стояла вдали от жилых кварталов, рядом с пригородным вокзалом, стальная отвертка Йоахима Мальке смотрелась бы дико, кощунственно и безобразно. А в церкви Девы Марии он мог носить свое высококачественное английское изделие вполне спокойно и открыто: эта церковь с чистым, натертым линолеумом на полу, с квадратными матовыми окнами под самым потолком, с аккуратно вмонтированными в пол стальными креплениями, некогда надежно удерживавшими турник, со стальными, хотя и побеленными поперечными балками на зернистом бетонном потолке между дощатой обшивкой, на которые раньше крепились кольца, трапеция и полдюжины канатов, отличалась, несмотря на обилие раскрашенного и позолоченного гипсового благолепия, столь современным деловитым стилем, что стальная отвертка, которую почитал необходимым носить на груди молящийся и причащающийся гимназист, не привлекала особого внимания ни редких прихожан на заутрене, ни его преподобия отца Гусевского, ни его заспанного министранта, коим довольно часто бывал я сам.