Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения

Она знала о моем существовании?

Или нет?

Я так и не поняло это.

После случая с Волшебником, я все ждало, когда она позовет меня. Спросит:

— Эй? Ты здесь? Хотя бы поинтересуется ради того, чтобы понять: ей показалось. Никого нет. И не было.

Ни разу.

Ни разу не обратилась она вовнутрь с вопросом.

Ни разу не спросила.

И я молчало терпеливо. Может, не пришло еще время. Может, и не придет никогда. Может, она ничего не поняла тогда. Может, УЖАС стер все из памяти. Может, она забыла?

Я помню все.

Я ее запасная память.

Даже если она забудет — Я буду помнить.

Они пришли с бабушкой в «Центр» — так называлось в Деревне место, где стояли рядышком Почта, Клуб, Сельсовет и Магазин. Именно Магазин интересовал двух родственниц с сорокапятилетней разницей в возрасте. Баба Надя купила Юле стаканчик розового мороженого, надела на нос очки и стала по составленному заранее списку совершать закупку товара.

Она произносила:

— Мыло два куска… — и продавщица тетя Маша лезла за этим мылом в ящик.

— Ага… — говорила бабушка Надя. — Так… Теперь уксуса бутыль…

И тетя Маша шла в подсобку чем-то звенеть и шуршать, выискивая нужный товар.

Так могло продолжаться минут двадцать.

Юле было скучно есть мороженое в такой обстановке и она вышла на улицу. Солнцу оставалось еще примерно полпути расстояния и час времени до высшей точки дня. Что посреди лета в этих широтах означало — уже жарко.

Юля, ковыряя плоской деревянной палочкой содержимое картонного стаканчика, прошлась до угла магазина. Здесь была наклеена афиша нового фильма, идущего в Клубе. Щурясь от солнца, Юля рассматривала дяденек и тетенек нарисованных на ней. Потом развернулась и, продолжая есть мороженое, вернулась к крыльцу магазина. Заглянула в дверь: бабушка еще зачитывала продавщице свой список.

Протарахтел трактор, громыхая пустым прицепом. Тракторист помахал Юле грязной рукой, улыбнулся. Юля облизала плоскую деревянную палочку и помахала ей вслед трактору. Потом решила прогуляться в другую сторону. И прогулялась.

Когда до угла оставалось примерно пять ее детских шагов, она оторвала взгляд от содержимого слегка размокшего стакана, подняла свое перемазанное розовым и липким лицо, посмотрела вперед и остановилась.

Прямо перед ней стояла молодая девушка в цветастом платье по колено и ослепительно белой косынке, повязанной на голову. Девушка была голубоглаза, боса и держала обеими руками перед собой большую пустую авоську.

Девушка улыбалась.

Юля, открыв рот, смотрела на нее.

Я смотрело на нее.

Мы знали, кто это.

Настька-Ведьмачка.

Всякое говорили про нее в селе.

Всякое слышала про нее маленькая Юля.

Но я уже знало: не все, что говорят, нужно слушать.

Слушать нужно другое.

Юля заворожено рассматривала Настьку.

Я смотрело.

Я видело.

За улыбкой Настьки — еще одна улыбка.

А за ней — еще одна. А там — дальше — травы, пахнущие пряно, от чего слабость в коленях, большой пень нагретый солнцем — теплый.

Я слушало.

Я слышало.

За улыбкой Настьки — еще одна улыбка.

А за ней — еще одна. А там — дальше — шорох травинок, листьев на деревьях от легкого ветерка… каждый звук плетет узор ласкового нежного шепота…

Что-то улыбалось оттуда. Что-то было источником, рождающим Спокойствие… от которого, как круги по воде, расходились улыбки, достигали далеких и ближних берегов. Одним из которых была Настя… А мы стояли сейчас на берегу ее глаз и смотрели…

— Ба?.. — позвала Юля, когда они уже улеглись в свои постели и потушили свет.

— Да?.. — баба Надя спала в соседней комнате за ширмой. Зимой это было самое теплое место в хате. Внучка лежала на раскладном диване под иконами. Они всегда разговаривали перед сном, прежде чем пожелать друг другу спокойной ночи.

— Ба… А Настька красивая…

Баба Надя помолчала какое-то время. Потом произнесла вздохнув:

— Красивая…

Юля услышала, как заурчал холодильник, стоявший на веранде и перекрывающий своим тарахтением все ночные летние звуки.

— Ба…

— Что?..

— А она, правда, ведьма?

Молчание. Потом из темноты, из-за невидимой ширмы:

— Говорят так…

— А это правда?

— Не знаю я, Юленька… Ежели ведьма, то Бог ей судья… Ежели нет — не ведьма значит…

— А кто тогда?

— Дурочка бедная… Спи, Юленька.

— Спокойной ночи, бабушка…

— Спокойной ночи…

Я не одно.

Я не увидела его.

Я почувствовало его присутствие. Там — на другом берегу… Где-то ТАМ от него как круги по воде расходились спокойствие и улыбки, достигали далеких и близких берегов… И я хотело быть таким берегом… Всего мгновение… Но хотело…

Я не одно.

Хорошо это?

Не знаю.

Юле нравился мед.

На вкус, на запах, на вид.

Очень.

Однажды — когда она уже научилась читать, училась во втором классе и мама разрешала ей с деньгами ходить в магазин — Юля с подружкой Тасей Пастуховой пешком пошли в далекий и Большой Универмаг.

Было Воскресенье.

Была Весна.

Светило Солнце.

Девочки шли рядом по широкому тротуару и вслух мечтали о том, какие у них будут платья на Свадьбе. Настроение у обеих было преотличное: они шли за медом. В двух сетчатых авоськах болтались пустые литровые банки с тугими полиэтиленовыми крышками.

Девочки собирались свернуть во двор, чтобы таким образом сократить себе путь, когда сзади раздался тонкий, очень высокий скрип отполированного металла и тупой (БУП!) звук сильного удара.

Они обернулись, и Юлин зрачок фотографически запечатлел момент: чуть просевшая вперед в момент торможения, сверкающая, словно покрытая лаком, зеленая машина и белый мохнатый шар, висящий в воздухе над крышей автомобиля.

Мохнатый шар плавно облетел авто, словно повторяя его контур, и вдруг шлепнулся на дорогу позади зеленой молнии.

Черные длинные отметины на дорожном покрытии выглядели так, словно их провели нереально толстым фломастером.

Зеленый «Москвич» сбил белую собаку какой-то мохнатой породы. А может и вовсе беспородную. От удара она взлетела в воздух и тяжело шмякнулась об асфальт. С таким звуком, что сразу стало ясно — это ВСЕ.

Юля за секунду до того, как обернулась, думала о том, что прежде чем надеть на банку полную мёда крышку, можно облизать стеклянное широкое горлышко.

И обернулась.

Как только она осознала то, что увидела, — Юля испытала шок, словно от удара током, и долго не могла выдохнуть набранный в легкие воздух. Словно вместо весеннего ветерка резко вдохнула жидкий азот. Они выдохнули одновременно с Тасей — плюс-минус полсекунды — и с той же скоростью побледнели. Они одновременно отвернулись и сразу пошли. Чувствуя, как вся кожа, мышцы, тело — враз, до кончиков ушей, — онемели. Они шли, постепенно ускоряя шаг, и уже почти свернули во двор, как тут собака пришла в себя и ощутила, как это — когда в теле не осталось ни одной целой кости. Она издала такой вой, такой вопль Боли и Ужаса — разогнавшийся за секунды из тишины в ультразвук — что две человеческие самки, не достигшие детородного возраста, забыв о том, как звучали и что значат их глупые имена; о том, как разжечь огонь, читать, писать; о том, что Земля круглая, — два живых организма, объятые первобытным СТРАХОМ СМЕРТИ, бросились бежать.