Слава Курилов - Один в океане. История побега

Но почему так много мертвых птиц? Они лежат на спине, расправив крылья, уткнувшись клювами в землю. Они все летели в мою сторону – наверное, из того леса, куда я должен идти по компасу. Черной стеной он стал в шестидесяти метрах от меня.

Я иду по ковру из мертвых насекомых – кузнечиков, стрекоз, бабочек и жуков. Вон выводок лисят – они бежали куда-то строем. А где же мамаша? Останавливаюсь, оглядываюсь. Да вот она, под ногами. Когда смотрю прямо, я не вижу, что делается в радиусе двух метров. Чтобы увидеть, нужно наклониться вперед и смотреть через стекла противогаза.

Утром нас разместили в открытом грузовике. Мы сидим на скамейках друг против друга и молчим. Дорогой, при каждом отрывистом крике «Газы!», мы быстро натягиваем маски и долго так едем, пока не получаем команду «отбой».

Это были не обычные учения. Мы на боевом химическом полигоне Министерства обороны где-то в Литве. Наш взвод привезли сюда ночью. В противогазах мы проезжали зараженные местности. Всего год назад для тренировок применялись пятипроцентные, так называемые учебные, отравляющие вещества. А с этого года впервые применяют боевые отравляющие вещества.

Мы ехали вдоль границы большого зараженного участка и ссаживали товарищей одного за другим. Грузовик останавливается.

– Курсант Курилов, приготовиться к выполнению боевого задания!

Сосед справа, москвич Эдик, напутствует:

– Гладиатор! На арену! «Идущие…»

– Прекратить разговорчики! – окрик с заднего борта грузовика. Это наш сержант, помкомвзвода украинец Дыбенко, по прозвищу «Солнышко». Он парит над нами, курсантами, в сиянии власти. Только раз он опешил и погас – когда спросил Эдика в казарме, кто спит на койке второго яруса:

– Кто выше тебя?

– Господь Бог! – ответил Эдик. Солнышко вытаращился и не нашел, что сказать.

Я беру снаряжение, спрыгиваю на землю и стою по команде «смирно» – ноги вместе, руки по швам, корпус прямо, взгляд перед собой.

– Защитный химический комбинезон – надеть!

Время ограничено. Сотни раз мы их надевали и снимали «на время», пока все движения не стали автоматическими. Быстро надеваю резиновые штаны с лямками – защиту от разъедающих кислот, снимаю сапоги и, придерживая портянки, чтобы не размотались, надеваю специальные резиновые сапоги. Поверх гимнастерки натягиваю резиновую рубаху с длинными рукавами и капюшоном, пристегиваю ее к штанам специальными буклями. Низ рубахи двойной: вторая полоса спускается поверх застегнутых буклей.

Мыльным карандашом я натираю стекла противогаза с внутренней стороны и замираю по стойке «смирно» с откинутым капюшоном и сумкой с противогазом на плече.

– Газы!

Мгновенно надеваю противогаз и набрасываю капюшон. Потом осторожно навешиваю на шею прибор для определения отравляющих веществ и их концентрации. Поверх всего – сумка с рожками патронов и автомат.

– Курсант Курилов к выполнению боевого задания готов! – громко кричу в противогаз. На расстоянии двух шагов это звучит как «му-у-у-у-у!». На тренировках мы обычно мычали – слов все равно не разобрать.

– Курсант Курилов! Выполняйте приказ!

Делаю четкий поворот «кругом» и строевым шагом, высоко поднимая ноги, направляюсь к ближайшему лесу. Позади шум отъезжающего грузовика. Когда шум замирает, я оглядываюсь. Широкое поле, покрытое высокой, по пояс, травой. То есть не поле, а море цветов – ярко-красных, желтых, синих. Ни души. Поют птицы, летают бабочки, стрекочут кузнечики. Близится полдень.

…Осторожно перешагиваю через лисицу. Она лежит на правом боку, пасть приоткрыта, в уголках губ белая пена. Вон какие-то серые бугорочки. Догадываюсь: зайцы. Я топчусь над ними и не могу оторваться, хотя память хлещут утренние наставления: «…боевое задание… в максимально короткий срок… с высокой эффективностью…».

Ищу глазами черные точки-капельки. Останавливаюсь, снимаю крышку прибора. Внутри рядами стоят пробирки. Нужно разбить их одну за другой. В них вложены другие, поменьше, с влажными трубочками белых ваток. Несколько разбитых пробирок ничего не показывают. Ватки остаются белыми.

Я достаю следующую. Она быстро желтеет, коричневеет, и вот наружный краешек ватки становится черным.

«Азотистый иприт» – читаю я на панели символ этой пробирки. Концентрация опасная – узнаю я по интенсивности окраски. Это и так видно.

Наш учебный взвод роты химической защиты 26-го гвардейского полка ордена Красного знамени, ордена Суворова какой-то степени, ордена… такой-то дивизии – в лаборатории. На стенах развешаны учебные пособия: схемы, диаграммы, рисунки о БОВ – боевых отравляющих веществах и БРВ – боевых радиоактивных веществах.

Мы сидим в противогазах и грубых резиновых перчатках с пятью короткими пальцами. Перед каждым тяжелый металлический ящик килограммов на десять весом – прибор для определения БОВ. Нужно развить в себе тонкое искусство брать толстыми пальцами малюсенькие пробирки из гнезд, разбивать их и вкладывать обратно трубочки с ваткой.

– Зарин и зоман – общеядовитые быстродействующие отравляющие вещества, способные мгновенно поражать дыхательные пути противника, вызывая паралич… – монотонно бубнит помкомвзвода. И вдруг приглушенно: – Встать! Смирно!

Все встают, кроме двоих. Они уютно уткнулись гофрированными трубками в раскрытый прибор, стекла противогаза, как широко открытые немигающие глаза, смотрят в пространство, локти на столе, плечи обвисли. Марсиане.

– Противогазы снять! – рявкает сержант. – Курсанты Давидов и Громов, за сон во время боевой учебы два наряда вне очереди! [1]

Марсиане встрепенулись и уныло встают, не снимая масок. Они не спали эту ночь, отрабатывая вчерашние наряды вне очереди, полученные за сон во время позавчерашней боевой учебы.

– Газы! – орет сержант.

Снова надеваем противогазы.

– Приступить к занятиям!

– Азотистый иприт, – продолжает сержант, – при попадании в дыхательные пути вызывает общее отравление организма. При попадании на открытые участки кожи вызывает долго не заживающие язвы и часто приводит к заражению крови…

Стекла запотевают все больше. Мыльная пленка, нанесенная карандашом, долго не держится. Даже при чистых очках обзор ограничен, нужно все время поворачивать голову, наводить их прямо на объект; теперь же края стекол безнадежно затуманились, и ничем не поможешь, я знаю это по опыту. Раньше я протирал их бровью, слегка сдвигая резиновыми пальцами маску противогаза, но теперь, покосившись на зверюшек, разбросанных повсюду, задумался. Уже давно я ощущаю специфический запах, не принадлежащий моему снаряжению. Неужели клапан пропускает? Я не чувствовал ни головокружения, ни тошноты, ни металлического привкуса во рту – начальных признаков отравления. Пришлось осторожно натянуть резину на лбу, чтобы протереть сначала одно стекло левой бровью, потом правой – другое.