Виталий Мелик-Карамов - Почему у собаки чау-чау синий язык

Алик мечта стать эстрадным актером. Все шесть лет, что мы учились в Архитектурном, он поступал в Московское эстрадно-цирковое училище. Для экзамена он выбрал басню Крылова «Две собаки». Я застал период, когда с ним занимался Зегаль, и любой из этих уроков вполне можно было выпускать на сцену как концертный номер.

Алик был спокойный, неторопливый индивидуум, на грани полного флегматизма, безо всякого внутреннего клокотания страстей. «Дворовый верный пес Барбос, – медленно, басом, растягивая слова, с некой долей трагизма, свойственной его соплеменникам в любых обстоятельствах, – который барскую усердно службу нес…» – «А-аа! – кричал Зегаль и бегал вокруг Кушака. – Заснуть от тебя можно, ты быстрее говорить способен?» – «Хорошо, – соглашался Алик и точно так же, с полным отсутствием темперамента, но чуть быстрее, продолжал: – Увидел старую свою знакомку…» – «Ты вдумайся в смысл! – кричал Зегаль. – Вдумался?» – «Конечно, – соглашался Кушак и продолжал, как на проповеди: – Жужу, кудрявую болонку…» Зегаль обессиленный падал в траву в том самом месте, где Герцен давал клятву Огареву, или наоборот, неважно.

Дело в том, что вызовов в поликлинике МВД было почему-то немного, видимо, контингент подбирался в правоохранительных рядах здоровый. Поэтому водители на обед могли уезжать часа на полтора, а то и на два. Подозреваю, чтобы еще и жечь выданный на день бензин, иначе лимиты на следующий квартал могли урезать. Но это уже другой предмет под названием советская политэкономия, и к данному рассказу она никакого отношения не имеет. Однако благодаря ей и номерам серии «МАС» мы путешествовали с ребятами по Москве, ездили куда хотели, более того, водить машину я научился на их служебных «Волгах».

Подготовка к экзаменам, о которой я рассказываю, проходила, как вы понимаете, на Ленинских горах, ныне и прежде Воробьевых, откуда мы двинулись в сторону Белорусского, на 5-ю улицу Ямского поля, сдавать экзамены в Эстрадно-цирковое училище. Из глубины моей памяти выплывает юркий самоуверенный молодой человек с характерным носатым профилем, который то ли тоже пришел поступать, то ли уже учился в училище. Складывалось впечатление, что это было единственное учебное заведение в Москве, где «пятый пункт» не играл никакой роли. Наверное, здесь собирались те, у кого не сложились отношения со скрипочкой. В этом вопросе куда лучше разбирается целый ряд специфических организаций, поскольку такая аномалия явно тянет на мировой эстрадный заговор. И если он был, то, судя по сегодняшней «попсе», успешно свершился.

Но вернемся к невысокому брюнету, которого звали Гена. Я его потом еще встретил в команде МИСИ, когда бакинцы обыграли их в финале 1970 года. Или наоборот, сперва я его встретил во дворе Эстрадно-циркового училища, а потом в команде инженерно-строительного института?

Познакомились мы с ним значительно позже, когда во время матча Карпов – Каспаров он, ничего не понимая в шахматах, каждый вечер звонил мне узнать, как складывается позиция. Я, который знал только, как ходят фигуры, давал ему подробный отчет. Мы оба были довольны взаимопониманием. Фамилия у того давнего знакомого была уже известной – Геннадий Хазанов.

Конечно, в училище Кушак так и не поступил, но Зегаль, как настоящий учитель, не мог оставить своего ученика, поэтому вытащил Алика на сцену во время капустника, и тот заунывно пел, аккомпанируя себе на гитаре, песню барда Клячкина, друга своего старшего брата, чудного детского писателя Юры Кушака:

Как ни странно, однотонное завывание Алика необыкновенно подходило к этой песне. Не могу сказать, чтобы успех был ошеломляющим, но зал радушно приветствовал молодого исполнителя бардовской песни.

Не дожидаясь перестройки, Алик женился на голландской девушке Лилиан, значительно крупнее, чем он, и влюбленной в Россию. Почему западные девушки, влюбленные в бесконечные просторы, серое небо и выпивающих повсеместно людей, не любящих напрягаться, в конечном счете поголовно выходят замуж за евреев, никак не привязанных к родным березкам, – невероятная тайна. Может, они подсознательно находят в них нечто среднее между родным для них образом жизни и сидением до утра на кухне размером с обычную кровать. То есть находят привычный прагматизм и одновременное умение и желание выпить в любое время, в любой обстановке в течение короткого времени такое количество крепких напитков, которое приличные буржуазные адвокаты или стоматологи употребляют в течение всей долгой и счастливой жизни.

К счастью, темперамент у Алика и Лилиан оказался одинаковым, что, по слухам, их жизнь сделало счастливой. Алик торговал с родиной мебелью, едой, машинами, короче крутился как мог. Скорость вращения явно была небольшая, но на благополучную жизнь им хватало, поскольку крутиться Кушаку приходилось в Голландии.

Володя Преображенский, закончивший юрфак, но не потерявший застенчивого взгляда, умер сравнительно молодым от тяжелой болезни, которая достается человеку будто по жребию – выпало, не выпало…

Однажды мы собрались в гости в большую компанию и купили коробку эклеров, которые тогда делали в два раза крупнее, чем сейчас. Двадцать два пирожных. Пока Зебра учил меня плавно трогаться с места, переключая скорости с первой на вторую тонкой ручкой, торчащей из рулевой колонки 21-й «Волги», Витя Проклов, сидевший сзади, эту коробку открыл. Уверен, что больше пятнадцати минут моих дерганий Зебра не вынес. Но когда мы, удовлетворенные уроком каждый по-своему, повернулись назад, то увидели Витюшу с шоколадными усами и застенчивой улыбкой. Он незаметно проглотил все двадцать два эклера! При этом он всю жизнь, гад, сохранял удивительную стройность. Витя был единственный в экипаже, кому толчки ведомой мною машины только помогали справиться с пирожными…

У положительного Зебры все же имелся недостаток, с которым он безуспешно боролся. Он не мог познакомиться с девушкой. Однажды Наташа Куксина, у которой тогда сложились недолгие отношения с Зегалем, привела с собой подругу. Мы собрались всей компанией в ЦДРИ, где я был председателем студенческой секции, поэтому мог провести с собой столько народа, сколько хотел. Но мероприятие, на которое мы попали, вряд ли могло собрать даже половину зала. Был вечер самодеятельной оперетты завода имени Лихачева. Давали отрывки из «Сильвы». Бони был почему-то в гусарском костюме, сильно напудренный и с металлическими зубами, вспыхивающими бликами под театральными софитами.

Когда он, кокетливо постукивая ногой, обтянутой лосинами, запел: «Без женщин жить нельзя на свете…», Витя Проклов упал между рядами. Уже в начале канкана, тоже вплетенного в сюжет знаменитой оперетты, где самой молодой самодеятельной актрисе было крепко за сорок и все они были совершенно разнокалиберные, как случайно собранная мебель, рядом с Витей лежали и икали все остальные. С серьезными лицами смотрели на сцену только Зебра и его новая приятельница.