Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

Поднять руки, пытаясь дотронуться до моста — дотронуться, но быстро убрать, потому что может оторвать. А что, если попробовать повиснуть? Но мост — вот он уже наводит темноту — задрать хлебало на железные конструкции — вах! А впереди — Дворцовый!

Дворцовый… Хорошо быть царем, как сказать холопу — пшёл, вон, дурак и самому себе торжествовать. А сейчас, демократия — пошлёшь кого куда и пипей ещё получишь. Правда, и цари получили… Жаль людей только — представить печально девочек княжон и цесаревича — штыками живых… Звери масонские!

В память обо всех мучениках российских и решиться на экстрим.

Готовиться — и никто не знает намерения, а может, лучше, никто не увидит, потому что все сидят впереди. По возможности сзади примоститься. Примоститься…

Готовиться, готовиться, наверно, так цари из золоченых окон Зимнего дворца лицезрели своими царскими оками на проплывающие суда, в величественной печали своей представляя там нетрезвого покорного слугу…

Приготовиться, поднять руки и ап! — повиснуть, его мать! Блин, перилом по спине катером получить и… обнаружить его уплывшим вперёд. Висеть на Дворцовом мосту! Алексашка, блин, Меньшиков, где твой кнут?

Почувствовать неприятно — жжение по заднице. И — сорваться в воду!

Ладно лето и вода боле-мене. Не вспомнить, как до берега доплыть — весь мокрым и чумным.

Как не потонуть? Может, алкоголь менее плотен, чем вода?

К мужикам, где мост разводят, забежать. И осушиться там и обогреться. Напиться палёной водки — династия у них такая добрая. Сохнуть, пить и слушать чудесный «Аквариум»…

Поблагодарить и выйти от них в белую ночь, одетую в разведённые мосты. Вот так и мотаться с надвигающимся, как туча очередным похмельем.

Ощутить сзади чью-то руку тяжёлую, словно медную на плече своём — иди ты!

Обернуться — мужика с усиками ряженого в камзол узреть. И внимать ещё словам его — что, мол, Галактион, тяжело тебе идти против рожна, что хулиганишь в граде моём — Петр Первый нашёлся! Высику, — услышать грозное. — И в Петропавловку посажу, козлина.

Надо ведь! Ряженый нашёлся, здоровый. Таких по Питеру бабки срывать на светлом имени минхерца полно — нарядятся и давай с честными китайцами фоткаться, да ещё блядей своих в Екатерин нарядят. Те намалюют полупьяные зенки и так, и эдак жопами крутят… Ух, гробы в Петропавловском соборе переворачиваются наверно…

Ох! Не спорить в положении своём, извините, сказать, больше так не буду. Разглядеть уста его, гада, смеющиеся, молвящие, — говорила свинья, что в грязь не ляжет, а подскользнулась и упала. Ещё слушать гадкое, — висеть тебе на рее. И наблюдать за ним, уходящим к блестящему коню. И проводить взглядом тяжёлые медные удары по мостовой.

Фу! Нерьвы, измученные солодом…

Но и это не всё! Вздрогнуть от подкатившего сзади такси, типа, — подвести что ли? Смотреть — мама дорогая, скелет! И стук костей, и голос его челюсти, сволочи такой — за мной очередь! Обернуться — разглядеть сзади приближение покойников — страх! Частью сгнивших, частью скелетов в кандалах. И крик жуткий их — на наших костях Петербург стоит!

Почувствовать приближение кондрашки! Трах! И нет Галактиона!

Сорваться с места и побежать на ватных ногах, не оборачиваясь, песню слюнявым ртом орать как БГ резаный на весь Невский проспект:

А слева, с памятника своего — Гоголя свист и хохот расслышать! Не посмотреть, не почтить вниманием своим, а продолжать стремительное движение с песней:

Задохнувшись, еле-еле дыша с блевотиной изо рта добежать до Казанского собора, упасть, блин, и не вставать. К колонне прижаться, трясясь, и заснуть на всю светлую ночь…

И увидеть во сне попа Гапона в женском бальном платье. Слушать, гада, говорильню: Санкт Петербурху пусту быть… Петербурху пусту быть!

Показывать ему фигу до пальцев распухших — фигоньки вот… фигоньки!

А под утро радостно лицезреть вышедшего из Казанского собора одноглазого Кутузова, сиять от его поджопника Гапону, рукоплескать полёту попа чертыхающегося куда-то на Запад.

Ну, тут и проснуться… Снова больным…

Тыркин зевнул. Осенним вечером четвёртого ноября уставший от посадки картошки, сидя на диване с третьей бутылкой пива и наблюдая по телевизору речь президента по случаю праздника. Не то, чтобы это ординарное событие стало из ряда вон выходящее, чтобы о нём писать рассказ. Просто после данного действия у сего гражданина нашей страны не закрылся рот. Он сперва пытался помочь челюсти сомкнуться руками. Не получилось. Ещё и больно было. После он попытался клин клином выбить — сильнее открыть рот, потом закрыть, но рот так ещё больше открытым и остался.

Тыркин позвал с кухни жену, которая — дура — начала смеяться, и тоже осталась с открытым ртом. Они так вместе сели на диван, помычали друг другу своё, и договорились срочно ехать в поликлинику, благо автомобиль Тыркина стоял возле дома.

И надо же так было случиться, что на дороге в больницу, их остановил работник безопасности дорожного движения. Он прележно останавливал спешащих автомобилистов и проверяли их на предмет наличия запрещенных веществ в организме. Увидев раскрытые рты сидящих в машине, гибэдэдэшник сам открыл рот. По протоколу ему смеяться было нельзя, но он не выдержал и — дурак— рассмеялся. Да так, что тоже остался с открытым ртом.

Жена Тыркина со знанием уже этого дела мычанием позвала доблестного работника дороги внутрь транспортного средства, и тот мычанием согласился.

Так они и вошли в троём в приёмный покой поликлиники — с открытыми ртами. А товарищ сержант ещё и с прибором контроля алкоголя в руке.

Медсестра, в свою очередь, тоже не выдержала появления этой троицы и — дура — начала смеяться так, что мало того, что также осталась с открытым ртом, но ещё и свалилась со стула.