Юкио Мисима - Запретные цвета

— Давай пить до рассвета, — сказала женщина, вальсировавшая с Юити. — Ты личный секретарь того господина? Давай-ка сбежим от него. Выспимся у меня дома до полудня. Я пожарю тебе яиц. Ты мальчик, они ведь любят яичницу-болтунью, не так ли? Я приготовлю для тебя. Ты ведь любишь?

— Я? Я люблю омлет.

— Омлет? Какой милашка!

Захмелевшая женщина чмокнула Юити.

Они вернулись на свои места. Нобутака заказал два фужера шампанского.

— У меня есть тост, — сказал он.

— За что?

— За здоровье госпожи Кабураги.

Женщины были заинтригованы тостом, имевшим для них скрытый смысл. Юити взглянул на ломтик лимона, плававшего в фужере с ледяной крошкой. Вокруг лимона обвивался волос, вероятно женский. Он закрыл глаза и выпил содержимое, будто этот волос принадлежал госпоже Кабураги.

Был час ночи, когда Нобутака Кабураги и Юити покинули вечеринку. Нобутака поискал такси. Юити беззаботно поспешил вперед. «Поди-ка, он насупился, — подумал влюбленный в него мужчина. — А ведь он знает, что в конечном счете мы будем спать вместе. В противном случае он не зашел бы так далеко. Жены моей нет, значит, мы может заночевать у меня дома совершенно безнаказанно».

Юити шел быстро, не оборачиваясь, в направлении перекрестка на Нихонбаси. Нобутака шел следом, страдая одышкой.

— Куда ты идешь?

— Я иду домой.

— Не упрямься!

— У меня есть семья.

Подъехал таксомотор. Нобутака открыл дверь. Взял под руку Юити. Физически юноша был намного крепче его. Он отпихнул его руку.

— Нам лучше по одному возвращаться домой, — сказал он, отстранившись.

Некоторое время оба смотрели друг на друга с неприязнью. Нобутака отказался от такси, захлопнув дверь перед носом фыркнувшего водителя.

— Давай пройдемся немного и поговорим. Пока будем идти, мы протрезвеем.

— У меня тоже есть что тебе сказать.

В груди Нобутаки гулко заколотилось сердце. Они молча шагали по безлюдному тротуару, цоканье их туфель отлетало эхом. На трамвайных путях еще курсировали туда и обратно редкие вагоны. Стоило сделать шаг в сторону аллеи, и прочная глухая тишина воцарялась над центром города. Они прошли задворками банка Nxxx. По окружности улица освещалась цепью ярких фонарей; строение банка врастало нагромождением этажей в ночное небо. Кроме ночного сторожа, в помещениях не было ни одной живой души; осталась только упорядоченная груда камней. Окна были заперты и мрачны за железными решетками. В ночном, затянутом облаками небе прогремел отдаленный гром. Вспышка молнии слегка осветила круглые колонны на фасаде банка.

— Что ты хотел сказать?

— Я хочу прекратить наши отношения.

Нобутака не знал, что ответить. Эхо его шагов разносилось по широкой улице.

— Что так вдруг?

— Пришло время.

— Ты это сам придумал?

— По объективным причинам.

Это детское словечко «объективный» рассмешило Нобутаку.

— Я не могу отпустить тебя.

— Это твое дело, но я больше не могу спать с тобой.

— Ютян, дружок, с тех пор как я, такой волокита, встретил тебя, я никогда не был неверным по отношению к тебе. Я жил исключительно ради тебя одного. Крапивница на твоей груди, которая высыпала холодной ночью, твой голос, твой профиль на рассвете той гей-вечеринки, запах твоей помады — все это невозможно забыть…

— Ну так купи ж эту помаду и вдыхай в свое удовольствие, раз тебе этого не хватает, — невнятно пробормотал юноша.

Ему стало противно, когда Нобутака прижался плечом к его плечу. Они вдруг поняли, что очутились на берегу реки. Несколько лодок, привязанных к пирсу, непрерывно издавали тяжелые скрипучие звуки. На мосту перекрещивались лучи автомобильных фар, отбрасывая громадные тени.

Они повернули обратно. Нобутака говорил непрерывно и возбужденно. Он споткнулся, и что-то покатилось вперед с тихим сухим шуршанием. Это была веточка от муляжа сакуры, которой украшали универмаг во время большой весенней распродажи. Грязная бумажная сакура шелестела обрывками бумаги.

— Нам в самом деле нужно расстаться? Ты так думаешь? Ютян, неужели нашей дружбе пришел конец?

— Дружбе? Это смешно! Если бы мы были друзьями, мы не спали бы вместе, не так ли? Мы могли бы продолжать встречаться как друзья с этих пор, если мы друзья.

Нобутака ничего не сказал.

— Ну, тебе это не нравится.

— Ютян, пожалуйста, не оставляй меня одного. — Они вошли в темную аллею. — Я ничего не сделаю тебе против твоей воли. Ничего. Если ты велишь мне поцеловать твои ботинки, я поцелую.

— Прекрати этот театр!

— Это не театр! Я серьезно. Я не играю.

Возможно, что Нобутака был человеком, который раскрывает свою истинную душу во время большого представления. Напротив магазина сладостей с железной решеткой на витринах он встал коленями на тротуар. Он обнял ноги Юити и стал целовать его туфли. Запах гуталина привел его в экстаз. Он целовал носки его пыльных туфель, расстегнул пальто юноши и попытался поцеловать его брюки. Юити отклонился и с силой вырвался из рук Попа, которые сжали его икры, словно капкан.

Юити был охвачен ужасом. Он кинулся бежать.

Нобутака не последовал за ним. Он поднялся и отряхнул пыль. Вынул белый носовой платок. Вытер свои губы. Платок стал грязным от гуталина. Нобутака вновь стал тем, кем был всегда, — Нобутакой. Он двинулся развинченной походкой.

На углу улицы он увидел, как Юити остановил таксомотор. Автомобиль уехал. Граф решил идти пешком, пока не наступит рассвет. Сердце его взывало уже не к Юити, а к имени жены. Она была его партнером, криминальным партнером, а также товарищем по несчастью, по разочарованию, по горю. Нобутака решил отправиться в Киото один.

И вот весна спешно взялась за свое привычное дело. Зачастили дожди, но в перерывах между ними случались теплые деньки. Было только однажды необычайно холодно, когда вдруг на часок все запорошило легчайшим снегом.

Близился день, когда Кавада обещал сводить Сюнсукэ и Юити в ресторан Такадзё, а тем временем домашние Хиноки — горничная и мальчик-слуга — не могли совладать с его дурным настроением. И не только, так сказать, его челядь. Когда однажды пригласили шеф-повара, того самого поклонника, чтобы обслужить вечером гостей Сюнсукэ, он был весьма удивлен обращением хозяина. После ухода гостей Сюнсукэ всегда по-приятельски хвалил его за мастерство и непременно выпивал с ним стопочку-другую, благодарил за старания, однако на этот раз он, не сказав ни слова, поднялся на второй этаж и заперся в своем кабинете.

Заявился Кабураги. Он пришел попрощаться в связи с отъездом в Киото и оставить подарок для Юити. Сюнсукэ оказал ему прохладное гостеприимство и вскоре выпроводил за дверь.