Владимир Козлов - Война

Площадь трех вокзалов. Иван и Кевин выходят из метро, разглядывают здание гостиницы «Ленинградская» и убранный в леса Ленинградский вокзал на другой стороне площади. На ограждении у парковки сидят несколько парней азиатского вида. Из открытого окна остановившейся у тротуара старой иномарки с литовскими номерами звучат «Белые розы» «Ласкового мая».

– Можно было сразу из метро попасть в вокзал, – говорит Иван. – Но я не знал, как.

Кевин кивает.

В вагоне почти пусто. Кевин и Иван сидят друг напротив друга. Электричка едет мимо промышленных корпусов, деревянных домиков, лесополос.

– Как ты познакомился с Сашей? – спрашивает Кевин.

– Оля нас познакомила. Когда они начали встречаться.

– А они давно вместе?

– Два года. Или около того… Знаешь, только это между нами. Я был в нее влюблен очень сильно на первом курсе. Но так никогда и не признался. Боялся, что после этого уже не смогу быть другом…

– А сейчас?

– Что сейчас?

– Ты еще влюблен?

– В Олю?

Кевин кивает.

– Да, – негромко говорит Иван.

Он отворачивается, смотрит в окно. Электричка едет вдоль длинного бетонного забора, покрытого разноцветными граффити.

На сиденье впереди разговаривают два мужчины.

– Я вчера подъехал к метро, пока ждал Веру, – не понимал, где я нахожусь: в Азербайджане или в Таджикистане, – говорит один. – Все нерусские вокруг. Один только русский был, да и тот пьяный.

– Ну да. А я пару дней назад захожу в метро на «Кантемировской» – смотрю, там целая толпа этих узбеков или киргизов, я в них не разбираюсь. Стоят ждут, когда мент уйдет. Ушел – и как начали прыгать через эскалаторы – как муравьи…

– Ну, да. А кто во всем этом виноват? Власти. Они что, телевизор не смотрят, газет не читают? Что, нельзя посмотреть, как в других странах. Вон французы наприглашались арабов, теперь сами боятся вечером выходить на улицу. Или Австрия, например, все брали чеченцев к себе – нарушения прав человека, а теперь не знают, как их оттуда выгнать…

В тесной прихожей – Вика, ее тетя, Кевин и Иван. В проеме кухонной двери виден кусок стола, под ним – банки с закатанными помидорами и огурцами. Из комнаты выглядывает дядя Вики – мужик в спортивных штанах с растянутыми коленями и белой майке-«алкоголичке» с пятнами.

Вика, присев, зашнуровывает кроссовки. Остальные молча смотрят друг на друга. Вика встает, поднимает с пола рюкзак. Кевин забирает его у нее, делает шаг к двери. Тетя обнимает Вику.

– Ну, маме передавай привет.

Дядя кивает, не двигаясь с места.

– До свидания, – говорит Кевин, выходит. Вика идет за ним. Тетя подходит к Ивану, берет его за рукав куртки. Иван останавливается, наклоняется к тете. Она шепчет ему на ухо:

– Ну, она все-таки жила у нас почти неделю. Сам знаешь – мы люди небогатые. Так что, может, хоть сколько…

Иван кивает, достает из кармана кошелек, сует тете пятьсот рублей и несколько сторублевых бумажек, выходит. Тетя захлопывает за ним дверь.

Кабинет Воронько. За столом – он сам, Кабанов и Санькин. На столе – бутылка коньяка и разломанная шоколадка в фольге. Воронько наливает коньяк в три пластиковых стакана, они выпивают. Санькин берет кусок шоколадки, начинает жевать.

– У меня какой-то депрессняк от этого всего, – говорит Воронько. – Четыре недели ебемся – и никаких зацепок. Это что значит? Что пиздец, старый становлюсь. Раньше бы, бля, за два дня их нашли, а сейчас… Ни хера непонятно вообще, никаких мотиваций… Одна версия – что кто-то копает под генерала. Но я в нее не верю. Завьялов уже столько лет сидит на своем посту, что компромата на него больше чем достаточно… Я думаю, это просто какие-то пацаны… Ладно, давайте еще…

Воронько берет бутылку, наливает в стаканы. Они молча чокаются, выпивают, разбирают остатки шоколадки.

– Вот ты, Игорь, говоришь, что это простые пацаны, – говорит Кабанов. – Тогда скажи мне: хули им, бля, гондонам, неймется?

– Что значит – неймется? Это проще всего, бля, сказать, что они – гондоны, долбоебы там, и тэ дэ и тэ пэ. Ты в каком отделе работаешь? В разделе «Э». Значит, ты должен понимать свой контингент. Если ты его не понимаешь, то не поймешь мотивов. А, не понимая мотивов, сложно раскрыть преступление…

– Ну и какие, ты скажешь, у них мотивы?

– Они нас ненавидят. В смысле, ментов, полицию…

– Нас много кто ненавидит. И что с того?

– А то, что редко кто решается что-то сделать. Пиздеть многие могут. А эти действуют… Причем действуют грамотно… Я вообще считаю, что это хуевый сигнал. Не только для нас, но и вообще.

– Что значит – вообще? – спрашивает Кабанов.

– Коля, я что-то не пойму – ты реально тупой или притворяешься? Хуевый сигнал для государства… Ты что, не видишь, что происходит? Все эти митинги в Москве, «марши миллионов»… Ладно, хватит про это…

Воронько берет пустой стакан с коричневыми каплями коньяка, переворачивает, водит по столу, начинает напевать:

Студия областного телевидения. На сцене в креслах сидят ведущий ток-шоу и три участника – бородатый мужик в костюме, без галстука, тетка за пятьдесят с яркой косметикой и крупными бусами и худой лысый мужик в очках.

Среди трех десятков зрителей – Андрей с блокнотом.

– …власть разучилась разговаривать с народом, а скорей всего, никогда и не умела, – говорит лысый. – Ведь это – задача власти: спросить у народа, что его не устраивает и почему. И народ – не какой-то там абстрактный, усредненный. А конкретный человек, любой гражданин России. Даже если у него, например, экстремистские взгляды… Я, как частный человек, не обязан, например, разговаривать с человеком, у которого ультранационалистические взгляды. Я имею право сказать, что он мне не нравится, он мне противен, я не хочу иметь с ним ничего общего… А власть такого права не имеет. Потому что он – такой же гражданин страны, как я или вы. Но, вместо того чтобы разговаривать с народом, власть отворачивается от народа, объявляет всех, кто ее не поддерживает, врагами, оппозицию объявляет врагами. А ведь и оппозиция крайне неоднородна, там и демократы, и националисты… И власти проще сказать про них: это отморозки. А почему бы не поговорить с ними, не попытаться понять, почему они так считают, почему они так думают, почему выходят на митинги?

Ведущий – лет тридцати пяти, в белой рубашке, с ярким галстуком – поворачивается к бородатому:

– А вы, Вячеслав Николаевич, как бы охарактеризовали сложившуюся на сегодня в России ситуацию с властью и оппозицией?