Александр Тавровский - Исповедь пофигиста

А? Что? Ашуг!

Позднее, когда я уже совсем было собрался в Германию и сказал об этом Андрею, он посмотрел на меня почти с грустью:

— Забудь об этом. Иначе позвоню Папе. Выхода отсюда два: либо на тот свет, либо в тюрьму. Никакой Германии в этом списке нет. Лука, ты дурак, ты в жизни ничего не смыслишь. Бандит — это светлая творческая личность.

Я не спорил. О чем спорить с бандитом? Я ненавидел бандитов, но иногда они помогали мне жить. Когда у меня украли машину, которую я вывез из Германии, и следователь ее нашел, он честно сказал, что поделать ничего не может, потому что у него семья, а кроме как «следить», он ничего не умеет, но… я-то должен знать, как это делается. Конечно, я знал.

На моей машине ездил сотрудник отдела по борьбе с бандитизмом одного из киевских РОВД, ездил, гад, по липовым документам, на новых номерах.

Вот тогда я и взял бандитов со своей фирмы вышибать мою частную собственность. Повозили мы «борца с бандитизмом» в багажнике, в Борисполь съездили. Он чистосердечно во всем покаялся: машину отдам, деньги отдам.

А когда поехал я с бандитами получать бабки (Белый был, Виталик и Зорро), он отсчитал деньги. Я положил их в карман, а дальше нам показали, кто в банде хозяин, бля! Со всех сторон — в зеленых шлемах, в масках, с дубьем…

Положили на пол, бить почему-то не стали, отобрали пистолеты и повезли в РОВД. Нам приписали «разбой и вымогательство с юридических лиц», ну и «ношение оружия» вдогон. Я уже жопой чувствовал свои двенадцать лет. Потом суд: мне дали-таки двенадцать, остальным по восемь.

На следующую ночь заходит в камеру «мой мент» и базарит:

— Ты хочешь в Германию. (Откуда он, падла, об этом узнал?) Я тоже. Но ты там почему-то можешь быть, а я нет. Ты там себе другую машину купишь или украдешь, а мне твоя нравится, хоть убей!

Я подписал ему дарственную, тут же в камере ее заверил нотариус, и мент сразу всех выпустил из тюрьмы. Мне еще дал двадцать пять баксов «компенсации». Все документы суда были сожжены в камере: судили же нас местным «деревенским» судом. Дурдом в кубе! Этим делом даже сам Папа занимался.

А бандиты мои остались очень недовольны ментом. На следствии козел-следователь спросил крутого качка с железными костяшками на пальцах (Белого), кто он по профессии.

— Да я вообще водитель с рождения.

— С такими костями — водитель! — хмыкнул следователь.

— Ну и что, — обиделся Белый, — я ими гайки забиваю.

— Вообще-то гайки закручивают.

— А… ну извините…

Из тюрьмы я сразу же пришел к сестре. Она напоила чаем и попросила уйти. Мать даже не впустила в дом.

Ну, черт с ним, с Папой! А то еще приснится.

Мне плевать на бандитов, на политику, на советскую власть и на новых украинцев со старыми евреями. Я машину люблю, баранку люблю, дорогу люблю; мне нравится и в кабине, и под кабиной, и с напарником, и без, без даже лучше.

Сижу сейчас в хамельнской криминал-полиции, от мафии спасаюсь, а перед глазами рейсы, рейсы, рейсы… Хрен знает, откуда что бралось и куда девалось. А только помню все до мелочей, до запаха паленых покрышек, до визга тормозов, кто мне что сказал, промычал… Стоп! Про-мы-чал… А вот это была история — дурдом с трубой!

Едем мы все от той же бандитской фирмы в Талмы, в Прибалтику. Приехали после двадцать первого июня, после моего дня рождения, которого, кстати, может, и не было. В этот день у них, у прибалтов разных, День свободной любви. Нет, Ночь свободной любви.

Девки ходят с колокольчиками, как коровы, не брешу: парней вызванивают. С венками на башках из листьев кленов. И в этот день, обалдеть, девка должна потерять свою невинность. Как будто она у нее есть!

Нам, водилам, говорят:

— Хотите, мы вам эту ночь устроим?

Я говорю:

— Нет, спасибо. Не хочу.

А Вовка, идиот, орет:

— Я хочу!

Хочет он! Как будто без него прибалтийские девки себя невинности не лишат. В общем, они его забрали на всю ночь.

А ко мне всю ночь: стук-стук в дверь. Открываю — девка, невинная. И сразу:

— Как вас зовут?

Причем по-русски.

— Короче, — говорю, — я спать хочу.

А Вовку утром привезли. Он как завалился в кабину, так и влип в сидушку:

— Все, — шепчет, — меня двое суток не трожь, я уже почти неживой…

Его там по всему кругу протащили: сначала на какую-то дискотеку, потом где-то с тремя сразу танцевал; проснулся в чьей-то кровати уже с одной, шмотки собрал и убег с ней куда-то. И ничего не понял, кроме того, что все девки были уже совсем не невинные, а еще до него очень виноватые.

Ладно, едем обратно. Проехали белорусскую таможню. Там дальше поле и пасутся бараны. У Вовки все еще после свободной любви руки трясутся. А кроме этого, у него бабушка жила в деревне под Киевом. У него, когда руки трясутся, всегда бабушка вспоминается.

Да, руки трясутся, бараны пасутся… А пастуха нет.

Вовка говорит:

— Гляди, пастуха нет! Давай баранчика прикоммуниздим.

Я говорю:

— Ты че!

— А че? Машина пустая, трасса тоже.

— Да ты че, свободный любовник! Пастух проснется, солью в жопу залупит, никакой баран не нужен будет.

Ну, убедил-таки меня. Решили, чтоб все по-честному: ходим-едем, сигналим-орем пастуха.

Глядь, там озерцо, и пастух лежит с ногами в воде. Сначала думали — мертвый, пригляделись — никакой: с бутылкой лежит, в куртке, готовый на ноль!

— Ну, — радуется Вовка, — видишь, он дохлый. Все, гони барана!

Гонялись за бараном долго. Он бежит, отара рассыпается, и каждая овца норовит тебе под ноги прыгнуть. Наконец поймали, повалили. Вовка — здоровый мужик. Связали. Я говорю:

— Давай мы его тебе на плечи накинем. До машины же дотащить нужно.

Вовка готов, он на все готов: барана тащить, девку невинности лишать…

Притащили барана к машине. Пришлось ремни с него снять, потому что с нас штаны спадали. Вовка предлагает:

— Бросим в кузов, пусть лежит.

— Да ты че, — говорю, — зверь? Давай ему травки накидаем, пусть в будке пасется.

Накидали травки, баран, довольный, бегает по пустой будке. Только тронулись, баран — трак, трак, бабах об дверцу. Переключились, он в другую сторону — трак, трак, трак — бац! Я не выдержал:

— Так мы ему все бока отобьем.

— Ниче, — не соглашается Вовка, — довезем, не посинеет.

А Вовка, когда шутит, улыбается наискось. Обычного смеха я у него никогда не слышал.

Подъезжаем к таможне. Рядовой вопрос:

— И шо везем?

— Пустой, — отвечаю.

— Пакажи!

— А чего показывать? Видно же по колесам, что пустой!

Но таможенник все же глянул в будку, а там темно. И вдруг прямо на него из темноты выходит наш баран: бэ-э!

— А цэ шо такэ?

— Та баран же.

— А он один?

— Конечно.

— Украли?

— Командир, я тебе клянусь здоровьем этого барана. Едем на окружную — стоит, голосует. Я ему: куда? А он: на Киев. Я говорю: куда я тебя посажу? А он: да я вас всех забашляю. А я: так два же места в кабине; ты хочешь, чтобы я из-за тебя прав лишился? А, черт, ладно, лезь в будку. Он себе травы нарвал. Ребята, просит, подсадите. Мы его подсадили, до Киева везем.