Александр Тавровский - Исповедь пофигиста

— Шо ж ты, — говорю, — не слезаешь?

— Еще чего! Только после тебя!

А сегодня она уже в другом настроении и кричит совсем другое:

— Что, я сюда приехала подмывать немецких старух? Пусть дадут работу по специальности. Я медсестра, а не путц-фрау!

Ну, блин, женщина без мужчины еще хуже, чем без образования.

А Гоша, искусствовед из Вильнюса, какую-то крутую фирму тут держит по отмыванию мозгов из бывшего СССР и всем предлагает ее купить. Так Гоша знает все.

— Скоро всех начнут выселять на родину, но не всех. Я, например, отказался от литовского гражданства, у меня райзепас, меня не вышлют. Где моя родина? Везде, и в Германии тоже.

— Знаете, а Клара вышла замуж за восьмидесятипятилетнего немца, говорят, даже с собственным домом. Правда, Кларочка? Очень представительный немец, но очень старый…

— Все равно он ей ничего не оставит. У них так не принято. Все — близким родственникам, а русская или там еврейская жена — это что, близкий родственник?

— Так они нас немецкому никогда не научат.

— Но почему? Все шесть часов мы слышим только немецкую речь.

— Вот именно! А когда же будет перевод?

Юрген говорит с нами медленно и внятно, как с детьми, в основном интернациональными словами. Блин, сколько в немецком украинских слов! Я тащусь! Одни украинские слова. Я Юргена понимаю, его трудно не понять. Он все время лезет под кожу, и под мою в первую очередь.

— Вы должны знать, что Германия вам платит пособие из кармана своих налогоплательщиков. Значит, и из моего тоже.

— Ра-бо-ту, ра-бо-ту! — скандируем мы.

— Но тогда вы будете занимать наши рабочие места. А в Германии и так четыре миллиона безработных.

Я как-то сказал Мириам:

— Переведи иностранцу, я имею, что ему сказать. Херр Бергер! Командир! В гробу я видел нашу-вашу эмиграцию. Я у ворот вашего посольства в Киеве с транспарантом не стоял. У меня ишиас. Меня ваше родное правительство лично пригласило. Мой прадедушка владел заводом в Мелитополе, об этом даже в энциклопедии Украины написано. А о вашем прадедушке написано в энциклопедии Украины? Я еще помню, о чем говорю! Перевела? Если каждый наш дедушка, которого ваш дедушка, возможно, замочил, имел в своем кармане всего десять марок… О! Я по глазам вижу, что вы уже все подсчитали. А мы тоже прикинули у себя в хайме… Если даже нас всех завтра отсюда турнут, каждый немецкий бюргер получит назад офигенные бабки — аж восемьдесят пфеннигов! Херр Бергер! Вот вам ваши восемьдесят копеек, и считайте, что меня здесь уже нет! О’кей?

Но Борьку Юрген невзлюбил по-черному. Тот отпросился у него к врачу, а сам поехал на клубничку. Ну, самый же сезон, а мы почти все светлое время учимся, учимся, учимся… Когда ее собирать? Так и Юрген решил и вывел весь параллельный шпрахкурс на плантацию. В то же самое время, но организованно. А клубника там сухая, сочная, крупная, как яйцо. И дорожки между рядами соломкой устелены, чтоб ноги не замочить. На поле ешь, сколько влезет. Кто увидит? Тетка далеко, у ларька. А за то, что насобирал, — плати, но не много.

Там они и встретились: Борька с Юргеном. Ну, воспитанные же люди, за клубникой друг друга не заметили. Говорю же, крупная она, как яйцо. А на следующий день Юрген начинает что-то долго говорить о чести и совести, о совести и чести, как парторг. И у каждого спрашивает, есть ли у него эта совесть. Ну, блин, думаем, новая тема. А он все к Борькиной парте жмется. А назавтра Борьке предупреждение из арбайтсамта: вы пропускаете занятия посредством клубники, и шо-то про обман немецкого народа. А Борьке-то он слова не сказал, сразу по инстанциям! Мы всем курсом эту бумажку переводили и всех преподавателей подключили, даже Юргена. Так он нам это еще и на дом задал. А хрен!

Штоп! Я же главного не сказал, чего Юрген так Борьку невзлюбил. Не из-за клубники же!..

Это было совсем на другом уроке. Юрген прискребся к публике: че он, Юрген, делал вчера? В прошедшем времени. Ну, никто о Юргене ни хрена плохого сказать не может, тем более в прошедшем времени, тем более хорошего. Но тут Юрген вступил в шайсе, совершенно случайно.

— Борис! — говорит. — Ну, скажите вы.

А Боря по-немецки пять слов тогда знал, а среди них — дом, идти и фройндин. Вопрос ему, конечно, перевели. И он, идиот, выдал:

— Херр Бергер! Вы вчера ходили в наш дом к своей фройндин!

Все честно, по-русски, с использованием знакомых немецких слов. Юрген сразу сложил эти слова, а русские похерил.

— Куда-куда, — говорит, — я ходил?

А Борька ему свой адрес назвал.

Ну, фройндин у немцев в законе, но при живой жене об этом вслух не говорят. Даже в Германии. Так мы прошедшее время и не доучили. И хрен с ним.

Через шесть месяцев я попробовал поговорить с немецким рождественским гусем. Интересно же, будет он теперь со мной говорить или нет? Недалеко от хайма за загородкой они постоянно гоготали. Подхожу к загородке, а там никого. Keine! Видно, ими уже попраздновали. А жаль, уж я бы с ними теперь поговорил!

Я возвращаюсь в Пюрмонт. Почему в Пюрмонт? А куда же? В Ольденбург едут Кузькины, Сидоркины — в Ганновер, Безель маловат, Берлин далековат. Остается Бад Пюрмонт.

Я, вообще, в Восточную Германию не хочу, даже к Дирку. Восточная — водосточная. Туда уже перебралось родное немецкое правительство. Старая хохма! Мне во сне сам бундесканцлер Шредер явился, чтоб успокоить: как обустроимся, тебя первого вызовем. Только, говорю, на день-два, в гости: по секс-шопам с Дирком пройтись, на ваших неоновых нацистов поглядеть, на рейхстаг помолиться. К вам, господа, у меня вопросов нет, разве что к Йожке Фишеру, змею зеленому. Почему бензин подорожал? Он, гад, это еще на выборах обещал, все думали: шутит. Такая его шутейная партия, «зеленая», как у нас в Гражданскую. Ну, из лесу вышли люди, из зеленого. Да что у него, подлеца, своей машины нет? И Шредер прямо намекал: голосуйте смело, когда это политики свое слово держали… А чтобы эта Йожка в дела внутренние не лезла, пусть будет иностранным министром. О’кей?

Вот тебе и мир во всем мире: уже две марки за литр. И все в интересах немецкого народа. Йожка чего удумал! Природа никого сегодня не греет, по ней ездили и будут ездить, и за две марки тоже. Так Йожка с «зелеными» о ней уже молчит, а все о развитии международного туризма: бензин, мол, дорожает для того, чтобы немцы больше путешествовали за границу, там бензин дешевле.

И что же? Сработало! Уже говорят, что Йожка — еврей. Как что, так еврей! Ельцин — еврей, Фишер — еврей, Коль — тоже еврей. У нас во дворе Коли жили, так они этого и не скрывали. Не все евреи гении, но все гении — евреи. Недавно сам Папа Римский, тоже гений порядочный, перед ними публично покаялся:

— От лица, — говорит, — католической кирхи и от себя лично приношу извинения всему еврейскому народу — и мертвым, и живым, и не рожденным. Ошибочка вышла историческая, а виноват во всем святой Петр! Что с рыбака возьмешь, с пролетария! Все перепутал: кто кого и зачем. За что римляне его и окрестили вниз головой.