Инго Шульце - 33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере

«Эх, нехорошо, — сказал Олег Давыдович, затем приложил ладони воронкой ко рту: — Эгеге-ей! Эгеге-ей!» «Эгей, эгей», — смущаясь, крикнул и я несколько раз с короткими паузами. Он приставил ладонь к уху и стал вертеться, как радар. Мы прислушивались, а потом все снова и снова кричали, пока старик не появился совсем недалеко от нас. Он пытался бежать, но поскольку бежал в гору и к тому же хромал, продвигался вперед очень медленно. Он загребал руками, хватал ртом воздух и показывал большим пальцем назад через плечо.

«Волк! Волк! — буквально пролаял он, — прямо тут, молодой!» В его сброшенном с плеч ящике громыхала, перекатываясь, короткая дубинка. Олег Давыдович обломил сук, наступив на него ногой, и бросил его мне. Мы побежали следом за стариком, съехали по откосу и оказались вблизи от скалистого обрыва. Старик дал нам понять, что мы должны держаться поближе к нему. И ни звука! Каждый шаг нужно теперь обдумывать, если мы хотим выйти из лесу живыми. Дубинкой он указал нам место в подлеске — недалеко, камнем можно добросить.

Никогда прежде я не видел волка в естественных условиях. Шерсть его была черной и густой, местами, однако, уже просвечивал серый подшерсток. Волк пытался мордой дотянуться до задней лапы, которая попала в капкан и кровоточила. Только когда мы подкрались ближе, он почуял нас и заметался. Капкан, державший его, загромыхал.

Старик чуть ли не ощупью мелкими шажками пробирался вперед, чтобы как можно ближе подойти к той черте, за которой у зверя оставалось еще свободное пространство, и дубинка в его руках несколько раз просвистела в воздухе. Мигая от возбуждения, Олег Давыдович протискивался поближе к нему. Первый удар старика пришелся молодому волку по морде, и тот, подскочив, с рычанием оскаленными зубами вцепился в дерево. Старик изо всех сил старался удержать второй конец дубинки, но вдруг споткнулся, отпустил дубинку, вскрикнул. Олег Давыдович рванул его за плечи назад. В следующую секунду старик уже вырвал у меня сук, вцепившись в него обеими руками. Волк взвыл. Его лапа, словно сведенная судорогой, мелко тряслась над кровоточащим глазом. Олег Давыдович ударил со всего размаху.

Волк зашатался, не удержался, повалился на бок, снова поднялся, почесался, капкан снова загромыхал. Теперь уж мужики били его, сменяя друг друга, как кузнецы, по морде, ушам, задним лапам, по позвоночнику, шее, ребрам. Как бешено он ни метался, удары достигали цели. Я слышал только тихое взвизгивание и тупые удары, которые сыпались на дергающегося зверя. А они все били и били, хотя он давно уже был мертв. Потом старик вынул свой тяжелый складной нож.

Олег Давыдович послал меня за ящиком. Тем временем стемнело. Когда я вернулся, капкан был открыт. Рядом лежало что-то маленькое, светло-красное, кровавое. Шкуру старик бросил в ящик. Олег Давыдович помог надеть ящик на плечи. Оба, казалось, нервничали и торопили друг друга.

«Скорей, пока не заявился медведь!»

Я засмеялся, чтобы пересилить отвращение. Старик в гневе плюнул мне на ботинки. Его рука мелькнула передо мной в воздухе. Олег Давыдович отдал ему короткую дубинку, и он поковылял прочь.

Вдали громыхало. По-над вершинами деревьев к нам приближалась гроза. Пошел дождь, и уже совсем близко сверкали молнии и гремел гром. Старик сплевывал все чаще. Всякий раз, когда небо озаряла молния, он вздрагивал. Стоило мне на секунду остановиться, Олег Давыдович толкал меня, чтобы я продолжал идти. Все, что меня окружало, я видел словно сквозь пелену. Теперь можно было пить прямо из сырого воздуха. Моя рубашка отяжелела. Как раз когда я пытался нащупать нож в нагрудном кармане, прямо над нами сверкнула молния. Затрещали сучья, посыпались ветки и листья, стволы сталкивались друг с другом, обдирая кору, птицы пронзительно кричали, и вдали зародился рев, словно и в самом деле медведи повылезли из своих берлог. Наконец после жуткого порыва ветра глухой удар сотряс землю. Расщепленный сук ударил меня по шее и плечам.

Рев прекратился. Ни молнии, ни грома, дождь перестал. Тишина внушала ужас.

Старик лежал ничком, будто искал что-то под деревом. Ящик валялся рядом. Руки старика были раскинуты ладонями вверх. Плечи покрыты шкурой. Олег Давыдович стоял рядом с мертвым телом. Губы его дрожали, он плакал, то и дело вытирая рукавом глаза и нос. А может, он смеялся?

«Оставь меня», — сказал он, не отрывая взгляда от муравьев, которые искали свои дорожки между коричневыми сосновыми иглами. Я слышал шум вершин, чуял запах растревоженной земли и видел, как серая щетина прямо на глазах затягивает щеки, подбородок и шею Олега Давыдовича. Казалось, он вот-вот опустится на колени, затем ляжет на землю, чтобы, как камень, зарасти мхом, травами, кустарником. Тут я заметил, что его правая рука постоянно делает одно и то же движение вверх. Высвобождаясь из окровавленного кулака, словно движимые дуновением ветра, пальцы трогали струны какого-то только им ведомого инструмента. И мне показалось, что каждым новым звуком они зовут в бесконечность. Я отвернулся и бросился бежать со всех ног.

Была уже ночь, когда я вернулся на дачу. Полная луна заливала все своим известковым светом. Царапины и ссадины свидетельствовали о том, что я, вероятно, много раз падал. Лодыжки кровоточили. Я, скорей всего, бежал, не останавливаясь. В груди кололо, и я едва сдерживал тошноту. Я видел лишь силуэт дома, окна были темные. Поднявшись на верхние ступеньки крыльца и ступив на прогнивший порог веранды, я поначалу не заметил ничего особенного.

Потом я понял, что не вижу отражающейся в окнах луны. Они оказались разбиты. Ставен не было вовсе, или они болтались на одной петле. Дверь была выдавлена. Мои руки нащупали мох. Сквозь крышу видны были звезды. Мне казалось, я попал в дом, покинутый во время войны. Но все пять ступенек были на месте, как и резные цветочные ящики. Прислонившись именно к этому столбу, смеялась, прощаясь с нами, Наталья. Ручей превратился в мутный поток, который бывшие берега окружали теперь наподобие горных цепей.

Наконец я заметил «волгу». Она стояла в двух шагах от меня, там, где ее поставил Олег Давыдович. Я ощупью спустился по лестнице, проковылял к машине, привалился к задним фарам и заплакал, касаясь их щекою. Я гладил жесть руками и вдыхал легкий запах бензина. Будильник успокаивающе тикал. Я осторожно вынул ключ из замка багажника.

Мотор завелся. Я сам удивился, насколько решительно моя правая рука отпустила тормоз, как твердо легла на переключатель скоростей. Свет и дворники работали, даже воду разбрызгивали. Тело помнило все необходимые движения. Машина тронулась, я включил вторую скорость, зажег фары и стал двигаться к просеке. Теперь я знал, что делать.