Инго Шульце - 33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере

Тут он перешел на бормотание, вскоре и вовсе замолк, обернулся, хотел поцеловать ее, но она отвернулась, и он, чмокнув волосы, двинулся к асфальтовой дорожке. Она побежала вслед и догнала его, лишь когда он остановился. Первый снег в этом году был на удивление густым.

«Ну вот», — сказала она и перекрестилась. Он глянул в темное сумеречное небо. Затем направился в сторону выхода. Через каждые пару шагов он топал ногами, стряхивая снег с ботинок. Она семенила и едва поспевала за ним, боясь поскользнуться.

У выхода он отсчитал ей в руку двадцать однодолларовых бумажек и четыре пятидолларовых.

«Ну, полегчало? — спросила она, закрыла сумочку и протянула ему свою визитку. — Возьмите!» Она рассмеялась, заметив, как он дважды потер один о другой указательный и большой пальцы.

«Закурить есть? — спросил он и вытянул визитку, зажатую у нее между пальчиками. Он наблюдал, как она рылась в сумочке. Прикрывая левой ладонью маленькое пламя зажигалки, которую она протянула ему сквозь снегопад, правой он гладил ее руку. — Спасибо», — сказал он.

Она кивнула. «Ну, тогда…»

«Порядок», — произнес он и проводил ее глазами вплоть до кладбищенских ворот, пока она не подхватила под руку поджидавшую ее там женщину. Шагая рядом, они поддерживали друг друга, а когда завернули за угол, казалось, теснее прижались друг к другу.

Отшвырнув сигарету в уличную грязь, он засунул руки в карманы пальто, нащупал в каждом по ее визитной карточке и пошел вслед за женщинами. Посмотрев на него можно было подумать, что он спит на ходу.

ЩИПЧИКИ ДЛЯ НОГТЕЙ, зажигалка, носовой платок, ключ, рубль, доллар, часы, еще один ключ. Вот он где. Мюллер-Фрич собрал все в кучу, сунул часы и зажигалку в пиджак, деньги в брюки, остальное рассовал по карманам пальто, кроме ключа, который остался лежать на книге регистрации. Мюллер-Фрич нащупал голубую авторучку в боковом кармане и при сигнале зуммера толкнул входную дверь. Он повернул направо, повозился с шапкой, пока не натянул ее на уши, — и пошел, вытянув голову вперед, навстречу мокрому снегу. За шиворотом сразу стало сыро. У меня явное перевозбуждение, я переработался, удивительно, что еще не начались галлюцинации.

Ночью в половине первого даже Невский вымирает, Гостиный двор зияет черными аркадами, погружен во тьму «Садко». Остается лишь киоск «Мальборо» да «Чайка» на Грибоедова. Если бы можно было кому-нибудь рассказать, если б кто-нибудь знал, сколько я работаю. Подумать только, тсс, тсс, тсс, семнадцать часов работы, ни минуты отдыха, никакого просвета, семнадцать часов, некогда опомниться, не то что подумать о прошлом или будущем, даже о городе забываешь. Нет времени даже ногти подстричь, не до того, а ведь в ногти все и упирается, упрется и оттолкнет, отдаваясь в голове, так-так, и клавиши сами по себе становятся грязными, мойся не мойся, стучат, как туфли на шпильках, семнадцать часов в вонючем доме, кривой пол, от отопления сырость, окна замазаны, все в саже, везде одно и то же, каждые тридцать секунд — защита экрана, аквариум или летающий тостер, в обед бифштекс разваливается прямо на вилке, рис разварен, как картошка, сладкий чай, снег, для этого нужно родиться сразу уже готовым к страданию, неприхотливым, исторически зрелым, будто никогда и не был другим, тс, тс, что русскому здорово, так, кажется, в пословице, то немцу — смерть. Да знаете, этого конкретно никто себе не представляет. Что это значит — изо дня в день. Даже букв не знаешь! Стараюсь ради имиджа немцев. Мой скромный вклад в целое, работа и снова работа, а работа высасывает все силы, давно уже не хожу в магазин: когда? В итоге кофе без молока, бульонные кубики, салями, хлеб и чай с сахаром от изжоги. Я даже сосискам был бы рад и чаю с лимоном или молоком. Мне и во сне не снилось, что я здесь осяду и даже не заместителем, а почти как русский, нужно быть идеалистом, скажу я вам, изо дня в день. Вы знаете, что такое «Чайка»? Mowe — тссс-с — через «w», все время напоминает мне огромных тварей с Брайтон-бич, с Кони-Айленда. Это была первая в жизни массированная высадка русских летом 91-го, я их сразу невзлюбил, пельмени и борщ на променаде, водка со льда, «Столичная», золотая медаль ярмарки 1963 года, Лейпциг, ГДР, но они не знают, что такое Bloody Магу, повтори — Мэн-хэт-тэн: Менхеттен, no way, просто не люблю их, заносчивые плебеи, интервенты, «хочу заграницу», гниды, без четверти шесть конкорд под белой полной луной, завис в воздухе, в западном направлении желтый, коричневый туман. Что им там надо? Knishes Хирша, Kascha, серое, неспокойное море, кафе Volna, кафе Tatjana, French Fries, бургеры Френка. Это когда хозяева бедные. Может ли настоящий еврей верить в Иисуса? Конечно, нет! А почему? Позвони по номеру 718-692-0079. У меня память на числа, завтрак, ленч, обед. Спят и то в темных очках. И все эти раскормленные в зеленых спортивных костюмах в облипочку, пенис справа, прижат к бедру, почему-то всегда замечаешь, и это нытье постоянно. Чизбургер с азиатским гортанным выговором, превращается в сырный пирог. Ладно, Бог с ними.

У гардероба Мюллер-Фрич сунул и маникюрные щипчики в карман брюк, снял очки, выпятил живот и потер о рубашку запотевшие стекла — одно, потом другое. Затем стряхнул пальто с плеч и протянул перед собой. Пока тут заметят посетителя, наступит новый год, проболоболят все дотла, а когда поймут, уже новенький готов — обанкротился. Мне бы книги писать! Считайте, это просто так, наблюдение. Слава Богу, Соня! Столик в углу, morituri salutant, с семи утра, еще ни один русский и думать не думает о работе, а уж эти-то здесь и подавно, тсс-с, глядите-ка, при бизнесе состоят, скучают без нашего брата, местечки-то у них теплые, ни шагу без своей машины, скорее сдохнут. Зарплату получают дважды, а у них и одна больше, чем две моих. Будьте уверены, мне даже русский не позавидует, по крайней мере, я этого не замечал. Эти ногти, будь они неладны, вот уж три дня, да что там, больше, только на правой руке, без большого пальца, но на указательном, тот растет быстрее других. Кухня заканчивает в двенадцать ночи, Соня, хорошая моя, столик там в углу, видите, всегда красивая, такая цветущая женщинка, а эти грудки, будто влитые, да и вообще элегантная, а прическа! Я тогда сразу заметил, что рядом со мной такая штучка, в самолете, уже полгода прошло, тсс-с, дети, дети, обратно со слезами на глазах, снует туда-сюда, пока ее хлыщи позволяют себе все, что могут и хотят. Едва ее узнал, с хвостом, в джинсах, и этот свитерок беленький, а под ним соски темнеют, это заметно, о-о! вкусно, вкусно, суп-гуляш, ах, Сонюшка, петрушечку сверху, Сонюшка, Сонюшка, и обслуживание с левой руки: sausages четыре штуки и горсть пакетиков горчицы рядом с тарелкой, принимайтесь за еду, держитесь сосисок и меня, вашего проводника по русскому аду, прозит! А вот и Лизавета, около двадцати, плечи острые, в руке тетрадочка со словами скручена в трубочку, даже смотреть не надо, я ее и так сейчас же узнаю по тому, как она подходит, узнаю еще по тени, прежде чем она сама является.