Инго Шульце - 33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере

Мне потребовался не один день, чтобы найти тот отдел милиции, где мне любезно сообщили, что И. Д. Липатченко с февраля 1993 года числится пропавшим без вести. Но розыск все еще ведется, потому что его обвиняют в убийстве семи человек — трех девушек нашли в бассейне. В качестве подтверждения мне показали бумагу, в которой запрашивалось о местонахождении запечатленного на фото Ивана Дмитриевича Липатченко, сорока трех лет, из Петербурга. С фото смотрел человек с волосами до плеч, густыми усами и меланхоличным взглядом.

Майор милиции П. К. Матюшин пробежал глазами напечатанное выше письмо. В нем не содержалось ничего, что могло бы помочь задержанию Липатченко. С тем он меня и проводил.

НЕ БЫВАЛО [4] Переложение «Станционного смотрителя» Пушкина из «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина». такого, чтобы я, приехав в Ленинград, один или в компании не съездил в Новгород посмотреть на бронзовые двери Софийского собора, сходить в Юрьев монастырь на месте впадения Волхова в озеро Ильмень, кинуть взгляд вокруг на просторы и дали, где церкви стоят подобно геодезическим вышкам.

Примерно в двух часах езды по Московскому шоссе уже в Новгородской области на левой стороне стоит заправочная станция из белого кирпича, к ней со стороны дороги примыкает такой же дом, отделанный еще и красным кирпичом. Когда я в середине восьмидесятых годов впервые останавливался там, над дверью, такой маленькой, что мимо проезжающим ее и видно-то не было, можно было прочесть — «столовая». Я до сих пор хорошо помню, как приятно мне было войти туда. Небольшие столы были накрыты чистыми накрахмаленными скатертями, пепельницы содержались в чистоте, гардины всегда были выстираны, и полевые цветы на каждом столе приятно пахли.

Я сел к окну и, не веря своим глазам, читал меню, в котором предлагались, помимо борща и закусок, еще и бутерброды с килькой и яйцом, а также пельмени, шницель и цыпленок. Рядом с дверью на кухню висела репродукция Рембрандтова «Блудного сына», возможно, лучшей картины Эрмитажа. Когда дверь открылась, я заметил лишь, что официантка была маленькой и несла на плече большой поднос, с которого она подала на два стола мороженое и фруктовый салат. Потом она подняла голову. Я увидел девушку не старше четырнадцати и такую красивую, что ее нелегко было забыть. Она едва удержалась, чтобы не рассмеяться, когда гости пошутили, отбросила хвост назад через плечо и подошла к моему столу, уперев поднос в бедро.

«Борщ, пельмени, сок», — повторила она мой заказ, глянула на меня из-под челки и ушла.

От командировочных, которые подняли бокал вина за мое здоровье и пригласили к своему столику, я узнал, что Соня одна здесь управляется, что она живет с отцом, вон тем ворчуном на колонке, который помогает ей по вечерам убирать.

Они называли его «Леонид» — может, его и в самом деле так звали, а может, из-за его кустистых бровей. Он вытер заслонку бензобака в моем автомобиле, вымыл стекла, однако наотрез отказался от чаевых. Трое моих соседей по столу встретили Соню в первый раз год тому назад, когда искали, где переночевать. Девушка спасла их своим глинтвейном от холода и от еще худшего. Обычно здесь могли ночевать только водители-дальнобойщики, которые на следующий день ехали дальше в Прибалтику, Финляндию или в Москву.

«Вот это был вечер!» — сказал мужчина с обрюзгшим лицом и уперся локтями в стол.

Соня подсчитала и отдала сдачу до копейки. Каждый из московитов подсунул под пепельницу рубль.

Теперь, через два года, я заметил, как девушка подросла. Лицо ее стало уже, движения легче, дружелюбие — более выборочным. Но конский хвост остался. Когда я попытался напомнить ей о прежнем знакомстве, она только пожала плечами, поправила приборы на столе и выровняла двумя пальцами салфетки в стакане. У нее не было кольца. Но ногти были тщательно ухожены.

Старик, который уже не работал на заправке, выставляя чай, салат или сосиски, то и дело выглядывал из окна, через которое Соня отправляла грязную посуду. Когда она складывала числа, проверяла, а потом отрывала чек, уже ничто не напоминало о девочке, которая изображала здесь официантку.

Прошло четыре года, прежде чем я снова попал в город, называвшийся теперь, когда вспомнили его исконное название, Санкт-Петербургом. Не могу сказать, тоска ли по старинному Новгороду заставила меня взять машину, или желание узнать, что сделали из своей столовой Соня со стариком. Как только окрестности начинали казаться мне знакомыми, я думал, нарядный белый с красным домик вот-вот появится. Но потом меня снова охватывала паника, и мне чудилось, что я его просмотрел. Чем дальше я уезжал, тем отчетливее виделась мне четырнадцатилетняя девочка, как она силилась не улыбаться и перекидывала хвост над подносом через плечо. Наконец-то я приехал в X. и свернул налево в конце деревни, где улица на протяжении двухсот метров была разъезжена колесами машин. Я быстро схватил с заднего сиденья бутылку виски, спрятал ее под куртку и вошел.

И пяти минут не прошло, а я уже ехал, следуя указаниям официанток, по гравийной дороге в направлении леса, который со стороны дороги казался узкой полоской. Я проехал добрых минут десять и хотел уже повернуть назад, как увидел среди кустов и травы в человеческий рост строительный вагончик, к двери которого вела заржавевшая лесенка. Поскольку передние колеса отсутствовали, оси лежали на чурбанах. Единственное окно было наполовину закрыто картоном, на крыше медленно вращалось колесо вентилятора, а рядом из трубы поднимался тонкой струйкой дым. Вдруг я заметил фигуру, неподвижно стоящую в дверях и наблюдающую за мной. Я уж не помню, что я говорил. На его обрамленном седыми волосами небритом лице выделялись темные брови, которые казались теперь еще кустистее. Каждый шаг вниз по ступенькам, каждое сгибание коленей отражалось на его лице гримасой боли. Подойдя ко мне, он, не колеблясь, ухватил бутылку за горло и припечатал ею, как штемпелем, ладонь другой руки. Я спросил про Соню.

«Герр, — начал Леонид. Это было единственное немецкое слово, которое он знал. — Вы, значит, мою Сонюшку знали?»

Я кивнул.

«Да кто ж ее не знал», — произнес он вяло. Он держался очень прямо, смотрел, как слепой, поверх меня и говорил просто, так, что я все понимал.

«Мы жили неплохо. Работа тяжелая, но мы трудились с удовольствием. Ира работала в колхозе, а я на строительстве дороги. Когда мы поженились, Соне было два года. Ира нам так и не сказала, кто Сонин отец. Ира была красивая, самая красивая женщина между Ленинградом и Новгородом. Я нашел работу на заправке, и мы больше не расставались. Но потом Ира уехала в Москву со старшим сыном председателя колхоза, который из Сибири привез много денег. Она сказала: теперь это только твоя дочь. Понимаете, герр, что я говорю?