Факир Байкурт - Избранное

— Ты часто бываешь в Кырыклы. Не слыхал ли каких-нибудь новостей для меня? Может, почтарь в Сулакче передавал для меня письмецо или записку от Харпыра-бея?

Али тоже не находил себе места от волнения: в эту осень его должны были призвать в армию. Исмахан металась промеж нас, как меж огней. Однажды она не вытерпела и набросилась на Яшара:

— Пора за ум браться! Сколько можно терзаться и нас изводить из-за какой-то куропатки? Замолчишь ты наконец или нет!

Оно, конечно, проще — накричать на ребенка, сорвать на нем свое раздражение…

По ночам Яшар плакал. Днем часто уходил в тугаи, один-одинешенек, или бродил на речном берегу. А то переходил на другой берег и забирался в дальние расщелины, а то карабкался на холм Бедиль, где валился прямо на землю и долго лежал под палящим солнцем. Приходилось мне идти за ним, поднимать с земли. Там, где он лежал, уткнувшись щекой, виднелась лужица слез. Я брал его за руку и отводил домой.

— Деда, придумай что-нибудь, — просил он. — Ну придумай же!

Если б я мог! Если б нашел выход из положения, разве не достал бы я его куропатку хоть из-под земли? «На, бери свою куропатку, — сказал бы я. — И не плачь больше. Пора уже и посмеяться, малыш!» Так я сказал бы любимому внуку.

Односельчане останавливали меня на улице:

— Эльван-чавуш, пора виноград собирать. Даешь свое добро на это дело? Мы только твоей команды ждем.

Так у нас спокон веков ведется — старейший должен благословить людей на труд, а я был самым старым в деревне.

— Посоветуйтесь с Мемишче, он тоже старый, — отвечал я.

Но люди упорно продолжали приходить ко мне. Значит, ценят мое слово, дорожат моим советом. Честно говоря, Карами, Пашаджик, Мемишче и староста Бага Хамза особого уважения ко мне не проявляли, но все остальные относились почтительно. День шел за днем, и наконец я увидел, что больше нельзя тянуть со сбором винограда. Скажи я людям: подождите еще немного, и они, пожалуй, не послушались бы меня. Всему есть свой срок, и винограду тоже подошел его срок.

— Пора, — сказал я. — Завтра приступим.

О принятом решении я сообщил своим домочадцам. Исмахан достала все корзины и решета. Шефика с Кадиром должны были помочь нам. Так уж у нас заведено — сначала они помогают нам в сборе урожая, потом — мы им. Виноградник у нас не особо большой — всего на полдёнюма. За один день управимся и с нашим, и с ихним, думал я. Яшару тоже на пользу поработать — отвлечется, забудется. Однако я просчитался относительно внука.

На уборке было весело: девушки пели, танцевали. Дочка хромого Махмуда пришла нас проведать, принесла гостинцы — гёзлеме, испеченные ее матерью, свежий чёкалек, как раз подоспевший к сбору винограда. Яшар принял гостинцы, но молча, и отошел в сторонку. На сгибе руки у него болталась корзина, куда он складывал спелые грозди. Наберет корзину дополна и относит нам, а мы перекладываем в кюфе [53] Кюфе — большая плетеная корзина для переноски груза на спине. . Ни разу мой мальчик не улыбнулся, ни единого словечка не проронил.

А Сейит работал с прохладцей, то и дело смотрел на дорогу, будто всенепременно сегодня должна прибыть весточка от Харпыра. В глазах у него бегал голодный огонек. Жди-жди, авось дождешься…

Яшар тоже нет-нет да и кинет взгляд на дорогу, словно тоже надеется на что-то. Может, куропатка тоскует по Яшару и, денно-нощно не умолкая, поет свою грустную песенку, не давая покоя новым хозяевам, и дрогнуло их сердце — поняли, что птица не может жить в разлуке с тем, кого она любит. И вот соберется американский охотник, возьмет клетку и приедет к нам в деревню: «Забирай, мальчик, свою куропатку. Ты и впрямь приручил ее так, что она нигде, кроме как рядом с тобой, жить не может. Правы были твой отец и дед, что не хотели отдавать ее мне. Забирай!»

Ну почему бы такому не случиться? Неужто вовсе нет на свете справедливости? Или я, старый дурак, дожил до седых волос, а все еще в сказки верю?..

Примерно из половины собранного винограда мы вино надавили, а остальной перегнали и приготовили богма [54] Богма — крепкий алкогольный напиток из винограда. , которое разлили по бутылкам и пластмассовым канистрам. А вот для бекмеса [55] Бекмес — напиток из вываренного виноградного сока. винограда не хватило.

Над домами и дворами в эти дни роились пчелы и мухи, привлеченные запахом свежего виноградного сока. Даже сам воздух, казалось, захмелел от густого аромата. До чего ж я люблю этот запах жатого винограда! Вдохнешь — и чуешь в нем дух самой земли и солнца. А что может быть лучше, чем богма и молодое, еще не набравшее силу вино?!

Тем горше было мне видеть залитое слезами лицо Яшара. Веки его опухли, белки покраснели. Как ни тщился я, а отвлечь внука мне не удавалось. Бургач, как все малыши, потешно передразнивал соседей и знакомых, Исмахан пела веселые песенки, Али шутил и подпевал матери, но Яшар и Сейит не сводили глаз с дороги. Я, бывало, переделав все дела, отправлялся погулять, и Яшар, как хвостик, увязывался за мною. Ни на шаг от меня не отставал, точь-в-точь как прежде куропатка — от него. Сердце у меня на части рвалось.

— Деда, придумай что-нибудь! Придумай, чтоб вернулась куропатка. Я не могу без нее больше… Ты же умный, деда. Придумай!

Джулук Али выдавал замуж дочку за сына Хайдара из Чюрюкташа. К свадьбе готовились еще с середины лета. Нас тоже пригласили. Насилу уговорил я Яшара пойти со мной. Там играла музыка — давул [56] Давул — барабан. , саз, зурна, в доме были накрыты столы, народ веселился. Один только Яшар не улыбнулся, не стал играть со сверстниками.

За пару дней до этого опять в деревню нагрянули американские охотники на кабанов. Яшар первый кинулся к ним — надеялся, что этот окаянный Харпыр-бей тоже приехал и привез с собой куропатку. Но Харпыра-бея не было.

Ни одной толковой мысли не приходило мне в голову, не видел я никакого просвета. Ночи напролет лежал без сна и думал, думал. Мы надеялись, что со временем Яшар успокоится, забудет свою потерю. Но он день ото дня становился все печальней, и неугомонный пламень съедал ребенка прямо на глазах. Уж лучше б он к отцу обратился, потребовал от него вернуть куропатку. Но он на отца даже не смотрел, говорить с ним не желал. К матери он тоже не подходил и не разговаривал — ни с ней, ни с Али. Я единственный, кому он душу изливал. Но чем я мог облегчить его страдания? Я объяснял Яшару, что не можем мы сейчас поехать к американу — не найти нам его в большом городе, денег нет на дорогу, негде будет остановиться…

Свадьба была в самом разгаре. Яшар с прочей ребятней остался во дворе, а я со стариками сидел в доме Хайдара, где нас потчевали вином. Уже кончили читать молитву. Осталось поздравить Хайдара, нарядить его сына в свадебную одёжу, поднести пяток-другой лир. Так у нас заведено — одаривать молодоженов деньгами. Вдруг в комнату ворвался Яшар, подскочил ко мне: