Факир Байкурт - Избранное

— Выбирайте слова! — рассердился дед. — Разве похожи мы на воров? Вот адрес, который нам дали в партии. — И дедушка сунул полицейским под нос бумажку с адресом, однако не сказал, в какой именно партии мы ее получили. — Нужно нам повидать Назмийе-ханым. Есть у нас к ней дело…

— Кто дал вам адрес?

— Ибрагим-бей.

— Какой такой Ибрагим-бей?

— Чего не знаю, того не знаю. Назвался тот господин Ибрагимом-беем, а может, ослышался я, и зовут его Исмаилом-беем. Какая вам разница? Сами мы родом из деревни Дёкюльджек в Сулакче. Оттуда пришли. И хоть мы не из деревни Исламкёй вилайета Испарта [66] Исламкёй в вилайете Испарта — место рождения Демиреля. , однако ж такие в точности простые крестьяне, как тамошние. Беда с нами приключилась. Непременно надо повидать жену Демиреля — она одна может выручить нас.

— Пожалуйте вот сюда, — предложил один из полицейских и провел нас в закуток, огороженный камышовой оградкой. Там он внимательно осмотрел нас, ощупал одежду. Наверно, искал оружие или бомбу или еще чего-то. — А теперь проходите, — сказал он. — Нажмите на кнопку звонка, вам откроют. Не обижайтесь, такая у нас служба. Времена сейчас, сами знаете, неспокойные, а живет тут как-никак премьер нашего государства. Долг есть долг.

— Да пошлет вам бог здоровья, и всегда выполняйте свой долг так же прилежно.

На звонок дверь открыла какая-то женщина в шальварах, вся из себя гладкая да чистая, однако сразу видать — деревенская. Верно, прислужница.

— Что угодно? — спрашивает.

— Нам бы повидать Назмийе-ханым… Мы ненадолго, минут на пять, не больше.

— Полицейские осмотрели вас?

— Осмотрели и отняли бомбы.

— Вспомоществование будете просить у ханым?

— Нет, у нас другого рода дело.

— Секретное?

— Прости, доченька, но мы стольким людям рассказывали наше дело — и каймакаму, и вали, и полицейским, — что у меня уже язык заплетается, а ведь еще предстоит с госпожой беседу иметь. Не проси, милая, чтоб мы и тебе рассказали.

— Ну проходите. Перед лестницей сбоку вход в залу, там и подождете, а я тем временем доложу ханым.

Мы оказались в просторной комнате. Ах, какая то была комната! Какие окна, занавеси на окнах, кресла, шкафы, стеклянные витринки! Я такой красотищи в жизни не видывал. Вот каков он должен быть — дом для жилья. Мы глянули на эти кресла, на свою одёжу и решили, что не след нам сидеть в этаких креслах. Ничего, подождем стоя. А придет госпожа, увидит, каковы мы, — пускай сама решит, предлагать нам сесть или нет. Предложит — сядем. И вот стоим мы, стоим, ждем. Входит в залу та же самая женщина, что дверь нам открыла.

— Вы чего стоите? Ну-ка, садитесь! Эти кресла для того и поставлены, чтобы сидеть в них. Госпожа велела спросить, не голодны ли вы. Хотите кушать — принесу пирожки и чай. Или кофе лучше? Я не от своего имени спрашиваю, госпожа велела.

Дед, довольный, улыбнулся.

— Ничего нам не надо, дочка. Повидать бы только госпожу, передать ей нашу просьбу.

— Нет, уж коли пришли, будьте любезны отведать чаю или кофе. Без этого никак нельзя. Я принесу чай с пирожками.

Эта женщина была чернявенькая и худая. Она очень легко ступала по коврам. Через минуту она появилась опять, неся на подносе чай и блюдо с пирожками. Она придвинула к деду поближе низкий столик, а на другой такой же передо мной поставила чашки и пирожки. Они были с мясом и с сыром.

— Здесь неподалеку есть кондитерская, — сказала она. — Там пекут эти пирожки и доставляют сюда специально для угощения посетителей. Раз в месяц приходит счет от кондитера, и мы расплачиваемся. Не думайте, будто госпожа сама печет их. Назмийе-ханым только и умеет, что за собой ухаживать да на свежем воздухе гулять. А ежели господин премьер куда направляется, он непременно берет с собой супругу. Детей у них нет. Мое дело — следить за порядком в доме, чтоб чисто было. Я и в спальной комнате убираюсь. Ах, уж коли быть на этом свете чьей-нибудь женой, так только премьер-министра…

— Что ты такое говоришь, дочка! Не знаю, как тебя зовут. В каждой стране есть свой премьер, и у каждого премьера есть жена. Не забывай, чей хлеб ты ешь. Я, честно говоря, не слишком жалую партию Справедливости. Но то, что ты говоришь, не очень хорошо.

— Ну-ка, повтори, что ты сказал! — вскинулась служанка, уперев руки в бока. — Повтори! Не жалуешь, значит, партию Справедливости?! И откуда ты такой выискался? Зачем сюда пришел? Кто тебя звал?

— Да-а, я не член партии Справедливости. Что из того? Но я ведь турок, не чужеземец какой! Уродился я в деревне Дёкюльджек Сулакчинского ильче. Я гражданин этой страны. И как гражданин имею право прийти к Назмийе-ханым. Не так ли?

— Пейте, пейте чай, пирожки ешьте. Небось с утра голодные ходите. А уж решится ваше дело или нет, это еще неизвестно.

Ну и народ в этих городах! До чего ж люди быстро меняются, как только переселяются на жительство в город! Двуличными становятся. На лице одно написано, а в душе — другое. Трудно понять, какие они по сути своей. Не то что мы, деревенские. Вот эта женщина только что открыла перед нами свое истинное лицо. Она так говорила о Назмийе-ханым, будто та у ней в должницах ходит. Уж то хорошо, что она не прикидывается этакой овечкой, а в открытую лепит, что думает. Не знаю, как деду, а мне эта женщина понравилась. Мне даже показалось, будто она чем-то на мою маму смахивает. Только мама попроще, не такая разбитная. Зато мама самая умная, самая лучшая на всем белом свете.

Как раз в этот миг дверь залы отворилась, и вошла Назмийе-ханым. Она словно бы утопала в целом облаке ароматных запахов. Я хорошо знаю деда и потому уверен, что он сейчас мысленно воскликнул в адрес Назмийе-ханым: «Ай да молодец!» Женщина она была рослая, в теле, вся из себя аппетитная, как баклажанная долма. Мы быстро поднялись на ноги.

— Сидите, сидите, пожалуйста! — нараспев произнесла Назмийе-ханым.

Она не спеша оглядела нас с дедом с головы до ног, потом спросила:

— Вы из Испарты?

— Нет, из Сулакчи.

Еще раз скользнув взглядом по дедушкиной одежде, она перевела глаза на меня.

— Какой славный мальчик. Как его зовут?

— Яшаром его зовут, госпожа. У него приключилось большое горе.

— Отчего вы не едите пирожки? Угощайтесь, пожалуйста. Как от яда есть противоядие, так и на горе, беду управу найти можно. Если будет в наших силах, развеем мы вашу заботу. Так в чем дело?

— Многим мы рассказывали о нашей беде. Кто на смех нас поднимает, кто отмахивается: какая, мол, это беда? Что говорить, на каждую гору свой туман садится: на большую гору — большой, на маленькую — малый. Но ведь и малой горе ее туман большим кажется. Так и мы — никак не можем просвет в тучах сыскать.

Назмийе-ханым дедушка понравился, решил я. Вон как умно разговор повел, и голос у него сделался мягкий, как масло, уважительный.