Джон Ридли - Путь к славе, или Разговоры с Манном

Потому-то людей разных рас и перемешивали. Нас с Мо — может, из-за того, что мы вместе записывались, — определили в один куджи, а с нами — еще одного чернокожего, по имени Кевин. Всего нас, чернокожих, было трое — а значит, когда мы вошли в свою хижину, нас встретило семь пар недружелюбных белых глаз.

Мы — я, Мо и Кевин — просто посмотрели на них, радуясь уже тому, что этим все и ограничилось, выбрали три кровати и бросили на них свои пожитки. Этого оказалось достаточно, чтобы мы поняли, что допустили оплошность.

— Что это вы делаете, черномазые? — скорее огласил, чем спросил один белый малый. В его непринужденном тоне слышалась угроза. Еще совсем недавно меня «обласкали» на станции, а теперь я понял, что в белых, которые ненавидят черных, здесь недостатка не будет.

Этот белый, ненавидевший черных, был высоким, худым и таким бледным, что синевато-зеленые вены у него на руках — вздутые, перегонявшие горячую кровь, — смотрелись как линии на карте Джима Кроу [11] Аллюзия к политической доктрине, обосновывавшей сегрегацию негритянского населения США. . Все дороги вели к беде.

Белый парень снова поинтересовался:

— Что это вы делаете, черномазые?

Малыш Мо и Кевин ничего на это не сказали, не испытывая никакого желания отзываться на «черномазых». Что же до меня, то я не испытывал никакого желания быть побитым за то, что не отвечаю на вопрос, который был явно адресован нам.

И я сказал:

— Койки выбираем.

Длинному, высокому парню мой ответ показался забавным. Он засмеялся.

Другие белые тоже засмеялись.

— Вот уж нет! Это не ваш отсек. Вам, черномазым, туда нельзя. Так что забирайте-ка свое черное дерьмо, выметайтесь из белого отсека и валите в черную часть лачуги.

Ага. Вот оно что. Только никто не удосужился сказать нам, где именно находится эта небелая часть куджи. Мы, все трое, подобрали свои вещички и наугад двинулись туда, где стояли другие пустые койки. И снова промахнулись.

— С чего вы взяли, что отсек для черномазых — там?

И снова белые парни хором загоготали.

Мы снова двинулись. Вначале — я, потом — Кевин. Мо — последним, нарочно еле шевелясь.

— Не-а, это тоже отсек не для черномазых.

Снова смех.

Я уже начал понимать: эти парни считали, что для нас здесь места нет. Ни в этом куджи, ни где-либо еще.

Оказалось, я был не совсем прав.

— Знаете, куда вам нужно, черномазые? Во-он туда. — Белый парень показывал на дальний конец куджи. — А теперь, черные задницы, давайте-ка сдвигайте все свои койки туда. — Он снова засмеялся.

Остальные белые тоже засмеялись.

Вряд ли они приехали сюда вместе или встречались друг с другом раньше. Непохоже. Мне показалось, что это просто семеро белых незнакомцев, которых наскоро сдружила подвернувшаяся общая забава — поглумиться над чернокожими.

Мы — я, Мо и Кевин — стояли опустив головы, но не двигались. Во всяком случае, не двигались в сторону того угла, на который нам было указано, — если не считать моих нервных подергиваний.

— Вы слышали, что я вам сказал? — Белый парень больше не хихикал, не смеялся. Шайка его новых корешей тоже молчала. Они разминали пальцы, сжимали кулаки, любовались их внушительностью… Этим людям уже приелось слушать насмешки — им самим не терпелось позабавиться.

— Ну? Такие тупые, что койки двигать не умеете? Ладно, я вам сейчас покажу, как это делается. — Высокий белый парень схватил ближайшую ко мне койку и швырнул ее в угол лачуги — швырнул с такой силой, что она грохнулась на бок, матрас с бельем слетел на пол. Белый парень даже запыхался от такой физической нагрузки. — Вот так, черные тупицы, койки надо передвигать.

— Может, мы и тупицы, зато ты сейчас за нас мебель двигал. — Я хотел, чтобы это прозвучало как шутка. Подумал, что смех хоть как-то разрядит обстановку. Если бы я подумал как следует, то, скорее всего, вообще не стал бы рта раскрывать. А так — вышло, будто я умничаю.

Пару секунд никто ничего не говорил: все словно онемели от моей нечаянной дерзости. Но мне стало ясно, что еще миг — и белые парни опомнятся. Еще миг — и они решат, что надо выбить из меня спесь. Мое тело, опережая на шаг мои мысли, уже начало двигаться к койке, чтобы перетащить ее в угол, где уже валялась другая, — в отсек лачуги, предназначенный для черных. Я отказывался чувствовать смущение или унижение из-за такого поступка. О чем я думал? Отколошматить меня могли и дома. Для этого не нужно было ехать через всю страну. Так что, если нужно перетащить койку, чтобы избежать синяков…

Я снова услышал, как хрустят пальцы. Не у белых. Теперь теряли терпение кулаки Малыша Мо. Он не собирался двигать койки. Он готовился кинуться на этих парней, как будто всю жизнь только и делал, что дрался, он явно собирался измолотить их, даже в одиночку, это было ясно на все сто.

Долговязый белый увидел, чем занят Мо, увидел, как в том разгорается огонь, и ухмыльнулся гопнической ухмылкой. Черномазый ищет неприятностей? Отлично. Он устроит черномазому неприятности.

В воздухе запахло насилием. Оно прямо сгущалось в этой тесной лачуге, отметая прочь логику и разум.

— Эй!

Мы все — и черные, и белые — обернулись и поглядели. У двери стоял еще кто-то. Белый. Дюжий с виду. Не большой и мясистый, а именно дюжий — как будто он много лет занимался тяжелым трудом, от которого все тело делается крепким и выносливым. На нем была рубашка с логотипом лагеря, вышитым на груди.

— Что здесь происходит? — спросил стоявший у двери человек. В его голосе слышались одновременно досада и протяжный выговор южанина. И этот выговор наводил на мысль, что его обладатель раздосадован тем, что почти лишен возможности поупражняться на тему «Я тоже негров ненавижу».

И почему-то — наверное, потому, что все остальные молчали, — я начал отвечать этому человеку:

— Нам велели…

— Что здесь происходит? — снова спросил лагерный сотрудник, не обращая на меня внимания и глядя в упор на долговязого зачинщика ссоры.

— Да мы тут просто забавляемся с черномазыми, — ответил тот, явно довольный собой. Можно было подумать, он трепался с собутыльниками на тему рыбалки. — Черномазые не знают, где тут у нас Черномазовск. Я велел им койки переставить…

— Сейчас я тебе скажу, где их койки, — отчеканил лагерный, как дровоколом оборвав долговязого.

Тот опять было начал:

— Но он…

И снова лагерный работник заткнул ему рот:

— Их койкам место там, где они стояли.

Белый парень закусил губу и пробормотал:

— Тьфу, черт!

Лагерный сделал шаг в сторону парня. Такой мощный шаг, что тот невольно попятился. Может, под хихиканье дружков он и думал, что ему ничего не стоит заварить кашу с горсточкой черных, оказавшихся далеко от дома, но под личиной своей петушиной злости мальчишка оставался всего-навсего мальчишкой и понимал, что с этим крепким мужиком лучше не связываться.