Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

Воют и гнутся деревья; гул, треск стоит в лесу. Вумм, вумм! Борьба идет не на жизнь, а на смерть, вумм, вумм… темная ночь, солнца будто и не было. Тяжко бухает таран ветра — вумм, вумм…

Я — твоя, пойдем же, вот мы и дома, я вся твоя… Вумм, вумм…

Не помогло! Нисколько не помогло! Опустился молот на голову Франца, и понял он, что конец, ему. А почему и за что — так до сих пор и не понял…

Второго сентября Франц, как обычно, побродил по городу, потом съездил с элегантным купчиком на пляж в Ваннзее. Третьего числа, в понедельник, он с удивлением обнаружил, что Мицци все еще нет. Куда это она уехала, не предупредив его? Хозяйке тоже ничего не сказала и даже по телефону не позвонила.

Уехала куда-нибудь за город со своим почтенным покровителем. Тот, конечно, вскоре доставит ее домой. Подождем до вечера.

Франц сидит дома после обеда — вдруг звонок: письмо для Мицци от ее старика. Что такое, в чем дело, разве Мицци не у него? А ну-ка, что там в письме? Вскрыл конверт — читает: "…Очень удивлен, Соня, что ты даже не позвонила мне. Вчера и третьего дня я, как было условлено, ждал тебя на службе…" Это еще что? Куда же она девалась?

Вскочил Франц, схватил шляпу, выбежал на улицу. Черт знает что! Надо ехать к нему! Эй, такси!

— Как, она у вас не была? Когда же она была здесь в последний раз? В пятницу? Так, так. — Тут они обменялись взглядами. — У вас ведь племянник есть, может быть она с ним?

Покровитель пришел в ярость.

— Что-о-о? Подать сюда этого разбойника. А вы посидите пока у меня. Выпьем.

Сидят — тянут красное вино, явился племянник.

— Это Сонин жених; тебе известно, где она?

— Мне? Что случилось?

— Когда ты ее в последний раз видел?

— Опять наговорили на меня! Я ее уже недели две не видел.

— Верно. Так и она мне рассказывала. А с тех пор больше не встречался с ней?

— Нет.

— И ничего о ней не слыхал?

— Абсолютно. Но в чем дело? Что случилось?

— Вот этот господин сам тебе расскажет.

— Ее нет с субботы, ушла, ни слова никому не сказала, вещи все оставила и никому — ни слова.

— Может быть, она новое знакомство завела? — предположил покровитель.

— Не думаю.

Они снова принимаются за красное вино, теперь уже втроем. Притих Франц, сидит удрученный. Только и сказал:

— Пожалуй, придется еще немного подождать.

Мертва она, убили ее — лицо ее, зубы ее, глаза ее, губы ее, язык ее, шея, тело ее, ее ноги, лоно ее — все неживое.

И на следующий день ее нет. Нет и нет. Дома все так, как она оставила. А ее нет и нет. Может быть, Ева что-нибудь знает?

— Ты с ней не поругался, Франц?

— Нет. Правда, две недели тому назад было дело, но мы помирились.

— Какое-нибудь новое знакомство?

— Тоже нет, она мне рассказывала про племянника своего старика, но это не то, я с ним говорил.

— А что, если последить за ним, может быть она все-таки у него?

— Ты думаешь?

— Надо бы проверить. С Мицци все может статься. Она с норовом.

А ее все нет и нет. Франц два дня ничего не предпринимал. Не буду, думает, за ней бегать. Но о ней — ни слуху ни духу. Тогда он все же выследил племянника, целый день за ним ходил, и на следующее утро, как только племянникова хозяйка ушла из дому, Франц с элегантным купчиком прошмыгнули в его квартиру, дверь в два счета отмычкой отперли. В квартире — ни души, в комнате племянника — одни книги, никаких следов пребывания женщины; на стенах красивые картины, повсюду книги. Нет, ее здесь и не было, я же ее пудру по запаху знаю!

Пошли, пошли, не надо ничего трогать, оставь! Хозяйка — бедная женщина, сдает комнаты, тем только и живет.

В чем же дело? Сидит Франц у себя дома. День-деньской сидит. Где Мицци? Ушла и весточки не подает. Ну, что ты скажешь? Все в комнате вверх дном перевернул, даже постель разбросал, да потом снова застлал. Бросила меня? Быть этого не может! Не может быть! Бросила! Что я ей сделал, обидел я ее чем? Нет, не обижал! А то, что было тогда из-за племянника, она мне простила.

Стучат. Кто там? Ева.

— Что ты в темноте сидишь, Франц, хоть бы свет зажег.

— Мицци меня бросила! Как же это так?

— Оставь, пожалуйста. Вернется твоя Мицци. Она ведь тебя любит, не сбежит от тебя, я ее хорошо знаю.

— Верно, верно! Я и не горюю. Конечно, вернется!

— Ну вот, видишь. Просто взбрела девчонке блажь в голову — встретила кого-нибудь из прежних знакомых и решила с ним прокатиться… Я-то ее давно знаю — она и раньше, до тебя, еще номера в этом роде выкидывала. С причудами девка.

— А все же странно как-то! Не знаю, что и думать!

— Да ведь она же тебя любит, чудак человек. Посмотри лучше сюда, потрогай-ка мой живот.

— А что такое?

— Это от тебя. Помнишь? От тебя ребеночек. Это она, Мицци, так хотела.

— Что?

— Ну да.

Франц прижался головой к животу Евы.

— Мицци, говоришь, хотела? Быть не может! Ох, дай сяду!

— Вот увидишь, Франц, как она будет рада, когда вернется.

Тут Ева и сама разревелась.

— Ну, Ева, ты, я вижу, еще больше моего волнуешься!

— Ах, не говори, все это мне так на нервы действует! Никак я ее не пойму, эту девчонку!

— Кто же кого утешать будет?

— Ничего, это нервы, может быть все оттого, что я в положении.

— Смотри, как бы Мицци тебе за это самое не закатила сцену, когда вернется!

А Ева плачет, в три ручья разливается.

— Что же нам теперь делать, Франц, это так на нее не похоже!

— Здравствуйте! Сперва ты говоришь, что это с ней и раньше бывало, что, мол, она просто укатила с кем-нибудь, а теперь на тебе: "Совсем на нее не похоже!"

— Ах, я и сама не знаю, Франц.

Ева обхватила голову Франца, смотрит на него, вспоминает, как в клинике он лежал в Магдебурге, как руку ему отняли. Иду он убил, господи, что за человек непутевый! Прямо горе с ним. А Мицци-то, наверно, уж больше нет в живых. Злая судьба у Франца. С Мицци что-то стряслось. Это ясно. Опустилась Ева на стул, в отчаянье заломила руки. Франца жуть взяла. Ева плачет навзрыд. Такая уж злая судьба у Франца. С Мицци случилась беда!

Он пристает к ней с расспросами, а она молчит. Потом наконец взяла себя в руки.

— Аборта я ни за что не сделаю. Пусть Герберт хоть на голове ходит!

— А разве он знает?

Мысли Франца мгновенно перескакивают за тридевять земель.

— Нет. Он думает, что это от него. Но как бы то ни было, а ребенка я сохраню.

— Хорошо, Ева, я крестным буду.

— Ну вот ты и развеселился, Франц!

— А что же мне горевать! Меня голыми руками не возьмешь! И ты успокойся, Ева! Мне ли уж Мицци не знать? Ничего с ней не случится, под автобус не попадет. Все образуется!

— В добрый час будь сказано! Ну, до свиданья, Францекен.

— А кто меня поцелует?

— Как я рада, что ты повеселел, Франц!