Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

— Да оставь ты их в покое: раз ты ничего не заметил, то с тебя и спросу нет!

— Как, то есть, ничего не заметил?

— Знаешь, что мы сделаем? Я тебя свяжу, будто на тебя напали — ведь ты же старик, где ж тебе с тремя справиться? А если я, к примеру, сейчас и на самом деле на голову тебе скатерть наброшу? Ты и ахнуть не успеешь, как у тебя будет кляп во рту и ноги связаны.

— Шутишь?

— Шучу, щучу! А ты все же не ломайся, с какой стати тебе головой рисковать ради богатея этого, ради этого борова откормленного? Давай выпьем-ка еще кофейку, а послезавтра мы рассчитаемся. Напиши вот тут, где ты живешь, поделимся с тобой по-братски! Ну, по рукам?

— Сколько ж это получится?

— Смотря что возьмем. Сто марок тебе уж, во всяком случае, отвалим.

— Двести!

— Идет!

Закурили они тут, допили кофе. Ребята тем временем увязали товар. Теперь бы только машину подходящую… Жестянщик позвонил по телефону куда надо, им повезло, полчаса спустя "левая" машина подкатила к магазину.

И пошла тут потеха. Старик сторож уселся в кресло, тележник взял кусок медной проволоки и связал ему ноги; не очень туго — у старика ведь расширение вен. Руки стянули телефонным шнуром, и вот все втроем стали издеваться над стариком. Спрашивают: тебе, папаша, двести не мало будет, может быть тебе триста отвалить, а то и триста пятьдесят? Потом принесли две пары детских штанов и летнее пальто попроще. Штанами привязали сторожа к креслу. Тот говорит, довольно, мол. Но ребята все не унимаются — дразнят старика. Он вздумал было огрызнуться, но огреб пару плюх. Не успел он опомниться, как ему на голову накинули пальто да еще предосторожности ради обвязали полотенцем. Товар преспокойно погрузили в машину. Тележник еще написал на картоне два объявления: "Осторожно! Не кантовать!" — и прицепил их сторожу на грудь и на спину. Ну привет, папаша! Давно уж нам деньги так легко не доставались!

Ушли. Сторожу стало страшно, да и зло его взяло. Забился в своих путах. Как бы выбраться отсюда? И двери не закрыли, ведь могут другие войти и тоже поживиться. Рук ему так и не удалось высвободить, но проволока на ногах распуталась. Куда идти? Он же не видит ничего. Старик согнулся в три погибели и засеменил маленькими шажками, с креслом на спине, как улитка со своим домиком. Бредет наугад через всю контору, крепко ему руки связали, не распутаешь шнур, да и толстого пальто с головы не сбросить. То и дело натыкаясь на мебель, он добрался наконец до дверей, но протиснуться в них не смог. Остервенел он тут, отступил на шаг и трах креслом в дверь. Потом еще и еще раз, и давай дубасить — то спиной идет вперед, то боком. Кресло держится, не сползает, а дверь трещит вовсю. По всему дому гул пошел! Ничего не видит сторож и знай бухает в дверь; должен ведь кто-нибудь наконец услышать! Погодите, сволочи, попомните вы меня, только бы освободиться от пальто!

Стал он тут на помощь звать, но сам себя не слышит, мешает пальто. Впрочем, через несколько минут проснулся хозяин, и со второго этажа прибежали люди. А старик в этот момент лишился чувств, рухнул в кресло и свесился набок. Шум поднялся, гвалт! Караул! Ограбили! Сторожа связали! Вольно же вам в сторожа такого старика нанимать; экономят на спичках!

А у новой шайки — праздник!

На кой черт нам Пумс и Рейнхольд? И без них дело пойдет!

Дело-то пошло, только не так, как они думали.

Встретил Рейнхольд жестянщика в пивной на Пренцлауерштрассе, подошел и говорит, чтоб вернулся к ним, они, дескать, искали другого слесаря, да не нашли. Прошли они в комнату за стойкой; Рейнхольд спрашивает:

— Почему ты не хочешь идти к нам? Что ты вообще делаешь? Мы уже кое-что слышали.

— Потому что не желаю, чтобы мной помыкали.

— Значит, у тебя есть сейчас другая работа?

— Это вас не касается, какая у меня работа.

— Я вижу, у тебя деньги завелись, но, знаешь, так не пойдет: работал с нами, деньги зашибал, а теперь — больше не желаю, до свидания. Так, брат, не полагается!

— Хорошенькое дело — не полагается. Орете, что я ничего не, умею, а потом вдруг — нате вам: идем с нами, Карл.

— И пойдешь, потому что у нас замены нет. А не хочешь идти — гони назад деньги, которые получил за прежнюю работу. Гастролеров нам не нужно.

— Эти деньги придется тебе взыскивать с меня cудом, Рейнхольд. Были они у меня да сплыли.

— В таком случае ты обязан пойти на дело вместе с нами.

— Сказано тебе — не хочу!

— Карл, ты же знаешь, мы тебе все ребра переломаем, и придется тебе потом с голоду подыхать.

— Не смеши людей! Ты, верно, хватил лишнего, а? Думаешь, я — как та маленькая сучка, с которой ты сделал, что хотел?

— Ах, вот ты как? Ну, ладно, катись пока цел! Сучка ты или нет — мне наплевать. Но хорошенько обмозгуй, что я тебе сказал. Мы еще поговорим об этом.

— С нашим удовольствием.

Есть жнец, Смертью зовется он…

Рейнхольд обсудил со своими положение. Без слесаря им не обойтись, а сезон в разгаре, и Рейнхольд уже договорился с двумя скупщиками, которых он благополучно отбил у Пумса. Карла-жестянщика надо взять в оборот. А в случае чего этот прохвост в два счета из союза вылетит!

Почуял Карл, что против него что-то затевается. Отправился он к Францу — тот целыми днями сидел дома. Думал Карл разузнать у него, в чем дело, а то и на свою сторону перетянуть. Но Франц заявил:

— Сперва ты подвел нас в этом деле на Штралауерштрассе, а теперь и совсем не желаешь нас знать, о чем же тут говорить?

— Потому что я не хочу работать с Рейнхольдом. Он мерзавец, ты его не знаешь.

— Нет, он парень хороший.

— Дурак ты, дурак, ты же понятия не имеешь, что творится на свете. Возьми глаза в руки!

— Не морочь мне голову, Карл, с меня и так довольно. Нам работать надо, а ты нас подводишь. Берегись, плохо тебе придется.

— Кого мне беречься? Рейнхольда? Ой, умру со смеху. Животики надорвешь! С ним-то я управлюсь. Он, верно, принимает меня за маленькую сучку, которую… Ну, ладно, я ничего не сказал. Пусть-ка он меня тронет.

— Проваливай, брат, проваливай, но я тебе говорю — берегись!

И вот надо ж было случиться, что два дня спустя жестянщик пошел с двумя товарищами провернуть дело на Фриденштрассе и засыпался. Тележника тоже замели, и только третьему, который стоял на стреме, удалось смыться. А в сыскном живо докопались, что Карл принимал участие в ограблении магазина на Эльзассерштрассе. Отпечатки его пальцев на кофейной чашке сторожа остались? Остались! Вот и достаточно.

"Почему же я, однако, засыпался? — думает Карл. — Как это лягавые могли пронюхать? Не иначе, как этот мерзавец Рейнхольд донес! По злобе! За то, что я не пошел с ними. Он, собака, хочет меня завалить, этакая сволочь, заманил нас в ловушку! Подлец, негодяй, каких еще свет не видывал!" Тележнику Карл дал знать, что во всем виноват Рейнхольд, это он нас "засветил", надо пришить его к делу. Тележник при встрече в коридоре кивнул головой в знак согласия. Тогда Карл попросился к следователю и сразу же заявил: