Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

— Чудак человек, да ведь он же там больше не живет. Вернется он туда, как же, дожидайся!

— Там его нора была, как узнает, что она сгорела, поймет — кто это сделал. Словом, мы его выкурили, вот увидишь, как он теперь прискачет.

— Гм, не думаю, Франц.

И действительно, Рейнхольд так и не появился. Берлин стучит и гремит, лязгает и грохочет как ни в чем не бывало, а его нет, да и не сцапали его, а то в газетах бы написали. Нет, он благополучно удрал за границу, теперь его не поймаешь!

Стоит Франц перед Евой, ревет, совсем его скрутило.

— Ничего не могу я с ним поделать, терпеть приходится, меня он искалечил, девочку мою убил, а я стою тут, как мокрая курица. За что же так? Где же справедливость на свете?

— Так, Франц, всегда и бывает.

— И я ничего не могу поделать, я конченый человек.

— Да почему же, Францекен?

— Я сделал все, что мог. Где же справедливость на свете?

И вот идут рядом с ним два ангела, имена же их — Саруг и Терах; идут они и говорят между собою. Постоит Франц в толпе, дальше пойдет, молчит, ни слова не скажет, но ангелы слышат его отчаянный вопль. Мимо проходят полицейские по делам службы, но не узнают Франца. По обе стороны его идут ангелы.

Что это еще за чушь? С каких это пор рядом с человеком ходят ангелы, да еще на Александерплац в Берлине, в 1928 году, рядом с бывшим убийцей, а ныне — сутенером и взломщиком Францем Биберкопфом? Что вы хотите, повесть о Франце Биберкопфе, эта правдивая и поучительная повесть о его тяжкой жизни, подходит к концу. Чем больше ярится Франц, чем сильней упирается, тем ясней видна развязка. Скоро все станет на свои места.

Ангелы идут рядом с ним, разговаривают между собой, имена же им Саруг и Терах. Стоит Франц возле универмага Тица, разглядывает витрины, а у ангелов происходит такой разговор:

— Как ты думаешь, Саруг, что случится, если мы предоставим этого человека самому себе, ну, например, покинем его сейчас, и его тут же арестуют?

— В сущности, я не вижу возможности помочь ему: так или иначе его арестуют, этого ему не миновать. Недаром он так долго смотрел на красное здание в Тегеле, чувствует, что не пройдет и двух-трех недель, как он будет там.

— Значит, ты считаешь, что нам здесь и делать нечего?

— Да, как будто бы так, коль скоро нам не позволено унести его отсюда.

— Ты еще ребенок, Саруг, лишь несколько тысяч лет смотришь ты на мир сей. Ну, а если мы человека перенесем в другое место, в другие условия, разве он выполнит то, что ему предназначено? Знай же, на тысячу людей семистам, да что я говорю, — девятистам не дано исполнить своего предназначения.

— Но с какой же стати, Терах, оберегать именно его, человек он самый заурядный, обыкновенный! Никак не возьму в толк, чего ради мы за ним ходим.

— "Заурядный", "незаурядный" — пустые слова! Что ж, по-твоему, нищий — человек "заурядный", а богач — "незаурядный"? Ведь в любой момент богач может стать нищим, а нищий — богачом. Этот человек близок к прозрению. Впрочем, многие были близки к этому. Но пойми, он недалек и от осознанного действия. Видишь ли, Саруг, кто многое пережил, многое испытал, тот склонен ограничиться познанием, а затем — уклониться от действий — умереть. Такой человек не хочет бороться. Испив чашу жизни, он устает телом и душой. Понимаешь ты это?

— Да.

— Но если много переживший и многое познавший человек еще не сломлен, еще держится за жизнь, не хочет умирать, а тянется за чем-то, к чему-то стремится, если он не уклонится от борьбы, а укрепит дух свой и пройдет свой путь до конца, то это уже немало. Ты ведь и сам не знаешь, Саруг, как ты стал тем, что ты есть, не ведаешь, чем ты был раньше, и как случилось, что ныне ты идешь со мною и охраняешь живых.

— Это верно, Терах, я этого не знаю, я лишен памяти.

— Ничего, память твоя постепенно вернется к тебе. Сам по себе никогда не станешь сильным, как бы ты этого ни хотел. Нужна опора. Силу надо обрести, ты же не знаешь, как ты обрел ее, и вот теперь то, что пагубно для других, тебя не страшит.

— Но ведь он нас вовсе не звал, этот Биберкопф, ты и сам говоришь, что он хочет от нас избавиться.

— Он хочет смерти, Саруг. Прежде чем решиться познать до конца страшную правду, человек непременно захочет уйти из жизни. И ты прав, на этом большинство и срывается.

— Значит, на этого человека ты надеешься?

— Да, он силен духом и не сломлен; и уже дважды выдержал испытание! Поэтому останемся рядом с ним, Саруг, я тебя очень прошу.

— Хорошо.

К Францу пришел доктор. Еще молодой, но толстый, как бочка, вальяжный.

— Здравствуйте, господин Клеменс, здравствуйте! Вам необходимо куда-нибудь уехать; после смерти близкого человека такое состояние — не редкость. Вы должны переменить обстановку. Берлин будет вас только угнетать, вам нужен другой климат. Вам надо немного развлечься. А вы, сударыня, его свояченица? Ему нужен сопровождающий.

— Я и один могу поехать, если надо.

— Необходимо! Поверьте, господин Клеменс: единственное, что вам нужно, это — покой, отдых, немного развлечься. Я подчеркиваю "немного", то есть не слишком. Обычно настроения, подобные вашему, легко переходят в свою полную противоположность. Поэтому все в меру! Сейчас повсюду сезон еще в разгаре. Куда бы вам, например, хотелось поехать?

— Может быть, укрепляющие средства ему помогут — "Лецитин" или какое-нибудь снотворное? — спросила Ева.

— Конечно, конечно! Пропишем ему "Адалин".

— "Адалин" я ему уже давала.

— Не надо мне этой отравы.

— Тогда принимайте "Фанодорм", каждый вечер по таблетке с мятным чаем; мятный чай сам по себе вещь полезная, и лекарство будет лучше усваиваться. Ну-с, затем можете сходить с ним в Зоологический сад.

— Не люблю я зверей.

— Тогда в Ботанический. Надо немножко рассеяться. Но только не слишком!

— Доктор, пропишите ему еще какое-нибудь средство для укрепления нервов.

— Не дать ли ему немного опия для успокоения?

— Господин доктор, я и так пью для успокоения.

— Позвольте, опий — это особая статья, а впрочем, я пропишу вам "Лецитин", новый препарат, способ употребления указан на упаковке. Наконец ванны прекрасно действуют на нервную систему. Ведь у вас в квартире есть ванна, сударыня?

— Разумеется.

— Вот видите, это преимущество квартир в новых домах. Вы говорите, "разумеется". А вот у меня это было вовсе не так просто. Мне все пришлось устраивать самому, выкинул кучу денег, но зато теперь у меня ванная комната — прямо загляденье. На стенах — роспись, вы пришли бы в восторг, если б увидели, таком роскоши и у вас тут нет. Итак, "Лецитин" и ванны, через день, по утрам. Да, вот еще что — пригласите-ка массажиста, пусть он ему как следует разомнет все мускулы, так, чтобы кровь заиграла!