Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Ширли следила, не накатит ли на нее снова волна злости. Она знала, что злость так быстро не уйдет. Ей еще долго отходить, выздоравливать — как после тяжелой болезни.

Анриетта дождалась, чтобы Рене и Жинетт сели в машину, Жинетт пристегнулась и аккуратно пристроила на коленях коробку с пирожными. Она теребила розовый бант, которым в булочной обвязали коробку. Машина подалась вперед, назад, ворота открылись и закрылись. Они едут ужинать к матери Жинетт. После ужина будут смотреть «Кто хочет стать миллионером». Путь свободен.

Надо еще чуть подождать, пока стемнеет и можно будет скользнуть внутрь незаметно, в сумерках, когда, как известно, все кошки серы. Анриетта решила подождать в кафе напротив офиса «Казамии». Спешить ей было некуда. Наоборот, хотелось посмаковать последние минуты перед штурмом.

«Хочу, чтобы ему было плохо», — твердила она про себя, рассматривая мощеный двор напротив, через улицу, — тот самый двор, где раньше она властвовала безраздельно. Стоило ей войти, как все вокруг гнули спину. Ее боялись. И ей нравилось видеть страх в этих склоненных шеях, в глазах Марселя: он не знал, как разорвать эту цепь, которую она держала уверенно и крепко. «Ага! Думал, отделался от меня! Думал, на мое место можно вот так взять да посадить эту цацу! И расхаживает теперь, грудь колесом, дескать, у него жена и ребенок!.. Нет уж, дудки. Раз так, я буду каждый месяц взимать с него что мне причитается. В этом офисе все принадлежит мне. Это был мой личный сейф, сбережения на старость. А он одним росчерком вышвырнул меня — вычеркнул мое имя из списка владельцев компании. Меня обжулили. Он мне за это заплатит!» И от одной мысли, что долгожданная месть вот-вот осуществится, по ее телу пробежала сладкая дрожь, пересохший рот снова наполнился слюной, кровь застучала в висках, а бледные щеки окрасились легким румянцем. Месть, месть!.. «Начну я потихоньку, осторожно, сниму сотенку-другую. Дальше — больше, и больше, и больше… Ух, он у меня и попляшет! Сам он счета никогда не проверяет, а Пищалке не до того. Бухгалтерия по Пекину, Софии, Бомбею, Милану и еще куче мест. Отчетность на разных языках, по разным банкам, куда Пищалке со всем этим разобраться! А уж личные-то счета ей смотреть и вовсе некогда. С ними, думает она, пускай Марсель сам разбирается. А Марсель что? Ему двадцати четырех часов в сутках мало, чтобы все переделать. Он отпустил поводья. Осел, обмяк, сник. А я как была бодра, крепка, ненасытна — жажда мести молодит, — так и осталась. Я и компьютер освоила, и по Гуглу шарю, и по клавишам шпарю что твои гаммы, захожу в браузер, смотрю свой счет, проверяю вложения. Я уже многому научилась и учусь дальше. Веду дела втихомолку, шито-крыто. Надо проследить, чтобы Шаваль всегда был начеку. Пускай расспрашивает Пищалку и тут же сообщает мне, если что не так. Это как брать новую высоту. И это дело чести. Я просто восстанавливаю справедливость…

Деньги! Деньги — жар, сладость, трепет. Деньги горячат кровь, когда уже блекнет кожа и бледнеют губы. Ловить деньги на лету — как забрасывать удочку в тихую заводь. Сидеть и дожидаться так же приятно, как тянуть, когда клюнет… Дураки те, кто не обходится с деньгами по достоинству! Они думают, деньгами надо швыряться, это пьянит. Но они и знать не знают про эти вот минуты ожидания, когда рыбка кружит вокруг поплавка, и про сладкую дрожь по хребту, когда она наконец заглотит наживку, — какого наслаждения они себя лишают! Деньги ждут меня как суженый, как влюбленный, как избавление. Наконец я снова стану женщиной — и женщиной могущественной!»

Так мечталось Анриетте. Между тем стрелка часов медленно ползла вперед, день понемногу мерк. Стиснув тонкие губы, она крепко прижимала к себе ридикюль с ключами от офиса и кодом.

Наконец поднялась с места. Пора.

Анриетта перешла через дорогу и шмыгнула в маленькую калитку слева от главного входа. Цок-цок-цок: пересекла мощеный дворик. Набрала код. Проскользнула внутрь. В здании было до странного тихо, как в мертвом городе. Анриетта толкнула дверь в кабинет Денизы Тромпе. Присмотрелась, где письменный стол. Схватила ключик. Открыла ящик. Принялась рыться в папках. Читать ярлыки один за другим. Она так и горела от нетерпения. Лишь на минуту остановилась, чтобы перевести дух и не напортачить: не оставить следов. Надела перчатки. На одной из папок значилось: «Марсель Гробз. Личное», — и сверху лежала точилка для карандашей. Анриетта раскрыла папку. Вот они, коды, написаны крупно красным фломастером. «Личные коды», — выведено рукой Пищалки, почерком старательной школьницы. Анриетта сунула листок в копировальную машину. Мелькнул туда-сюда яркий луч, выехала распечатка. Анриетта положила папку на место, пристроила поверх точилку. Закрыла ящик, вышла, притворив за собой дверь, снова включила сигнализацию и заперла входную дверь. Процокала обратно по дворику и остановилась на минутку под глицинией — убедиться, что никто ее не видел. Цветы пахли так сладко! Ее переполняло счастье.

Так же неслышно, как вошла, выскользнула обратно на улицу.

Проще пареной репы. Даже обидно.

«Должно быть, — подумала Анриетта, — к опасности, к риску привыкаешь.

Первый взнос сниму сегодня же. Первую часть выкупа…»

— Сдается мне, мадам Гробз, мы с вами упустили из виду одну мелочишку, — вполголоса проговорил Шаваль, опускаясь на колени рядом с Анриеттой.

Он предложил ей встретиться в церкви Сент-Этьен, в маленькой часовенке Богородицы. Кроме них, здесь никого не было. Горели свечи, медленно кадя в потолок безмолвной мольбой верующих. Босые ноги Богородицы щекотали стебли увядших гладиолусов. «Надо бы поставить свежие цветы», — отметил про себя Шаваль. В предвкушении скорого богатства в нем разыгралась непривычная щедрость.

— Все прошло без сучка и задоринки, чего вам еще надо? — так же негромко ответила Анриетта. Она стояла на коленях, склонив голову и сплетя пальцы, словно погруженная в молитву.

— Мы с вами еще не условились, какой мне причитается процент.

— Какой еще процент?! — От возмущения Анриетта затрясла головой в широкополой шляпе.

— Обыкновенный, сударыня. Мне думается, с ваших гонораров мне полагается кое-какая частица.

— Да вы же, по сути, ничего не сделали!

— Как это не сделал? А кто дал вам ключ от ящика? Кто сбил добропорядочную Пищалку с пути истинного? Кто следил денно и нощно, чтобы все прошло, как вы изволили выразиться, без сучка и задоринки? Я, я и опять-таки я!

— А кто преступно проник в здание? Кто включает компьютер и переводит деньги с одного счета на другой? Кто рискует, что его поймают с поличным? Я, я и опять-таки я!

— Именно. Нас двое… соучастников. Если один попадется, другому тоже крышка.