Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

— Пара голубых в квартире Лефлок-Пиньеля! Вот ирония судьбы!

— Сделать тебе сегодня на ужин макароны с лососем?

— С удовольствием. Устала как собака.

— Пойду поищу рецепт в черной тетрадке…

— Ты что, его наизусть не знаешь?

— Знаю. Но люблю все же перечитывать, чтобы быть уверенной, что ничего не забыла… Не дай бог я ее потеряю. — Зоэ нахмурилась и тяжело вздохнула. — Без нее вообще как без рук, вся моя жизнь в этой тетради.

Жозефина улыбнулась и подумала: «Ну, малыш, твоя жизнь еще только началась».

В черной тетрадке Зоэ не просто записывала кулинарные рецепты: она скрупулезно помечала, кто ей их дал и при каких обстоятельствах. Она записывала и внезапно пришедшие в голову мысли, новые ощущения или эмоции. Это ее утешало в трудную минуту.

Некоторые секреты она могла доверить только своей тетрадке.

«Мама думает, что опять справится со всем сама, потому что уже один раз так сделала, но тогда она оказалась в тупике. Ей одной тяжело, нужен кто-то, на кого можно было бы опереться. Она слишком хрупкая. И жизнь у нее была нелегкая… Здорово ее жизнь потрепала, выжгла что-то в душе. Я не все знаю, но что-то я знаю точно. И я должна вытащить из нее все горе, выпить эту чашу до дна. Я не только за себя в ответе. Потому что если я брошу сейчас маму, ей конец».

Обычная толстая черная тетрадь. На обложку она приклеила фотографии мамы, папы, Гортензии, Гаэтана, своей подружки Эммы и пса Дю Геклена, добавила виньетки и цветочки, бисеринки и пайетки, нарисовала солнышко, смеющуюся луну, добавила вырезанные из открыток силуэт Монблана и тропический пляж с пальмами.

Рецепт «Спагетти с лососем» сопровождался примечанием: «Мне его дал Джузеппе, мамин приятель. Он тоже историк, изучает Средние века, как и мама. Он умеет петь неаполитанские песни, вращая белками глаз. Не знаю, как уж у него получается, но видно только белки, без зрачков. Еще он показывает волшебные фокусы. Он очень хорошо говорит по-французски. Мне он сказал, что хотел бы иметь такую дочку, как я, потому что у него рождаются одни мальчики. Мне кажется, он влюблен в маму, но она это отрицает. С начала учебного года он часто к нам приходит, когда приезжает в Париж. Как-то после ужина, когда я приготовила запеканку с цикорием, он дал мне рецепт этих макарон, чтобы отблагодарить за вкусную запеканку. Он особо отметил, что это семейная тайна, что этот рецепт дала ему его мать Джузеппина. Так по-итальянски звучит имя Жозефина, и тут он со значением посмотрел на маму. Он очень интересный мужчина, носит рубашки с вышитыми инициалами и разноцветные кашемировые свитера. У него очень красивые серо-голубые глаза. Он итальянец-итальянец, это сразу бросается в глаза. Во всем, что касается макарон, он отличается редкой скрупулезностью: сколько их варить, как часто помешивать, сколько добавить в воду оливкового масла и крупной соли. Он говорит не «соль», а «сол, атоrе». Первый раз, когда я решила приготовить макароны по его рецепту, я уронила лосося на пол, и все сожрал Дю Геклен! Я была вне себя».

Они только приступили к дегустации макарон с лососем, как в дверь позвонили.

Это была Ифигения.

Отдуваясь, плюхнулась на стул, предложенный Жозефиной, пригладила ладонью волосы, непонятно, впрочем, зачем, потому что они тут же вновь поднялись колосистой красно-синей нивой. Ифигения часто меняла цвет волос, а последнее время к тому же выбирала все более смелые оттенки.

— Я на минуточку, мадам Кортес. У меня малыши одни сидят в привратницкой, и потом вы сейчас ужинаете… Но я обязательно должна вам сказать. Я получила письмо от управдома. Он хочет выселить меня из привратницкой!

— Как это? Он не имеет права! Дай мне немного соли, Зоэ, пожалуйста.

— Что, недосолила? Я вроде все делала, как Джузеппе мне сказал.

Ифигения явно не на шутку разнервничалась:

— А вот и есть у него все права! С тех пор как вы там все так красиво отремонтировали, появились завистники. Одна такая вот на нее зарится. Я знаю точно, как почуяла неладное, сразу навела справки. Она вроде бы гораздо шикарнее, чем я: одевается модно и носит ожерелье из речного жемчуга — а в нашем доме некоторые мной типа недовольны. Что им надо, не пойму? Чтобы я говорила на латыни и греческом и давала уроки хороших манер? А что, консьержка обязана быть из благородных?

Она встряхнула головой и в порыве возмущения протрубила губами, как ненастроенный кларнет.

— А вы знаете, кто здесь мутит воду?

— Да все подряд, мадам Кортес! У всех словно шило в заднице… Тут я недавно играла с детишками и переоделась в Обеликса, сделала из трусиков уши-крылья, на голову кастрюлю надела вместо шлема, а тут мадам Пинарелли стучится в дверь. Было девять вечера, это мое свободное время, моя личная жизнь, можно сказать, девять вечера! Я как ей открыла, так она тут же свой змеиный язык проглотила! А потом сказала: «Я поражена этим зрелищем, Ифигения!» Поражена она! Я вот, например, ее не зову Элиана, а называю честь по чести — мадам Пинарелли! И не спрашиваю ее, почему ее пятидесятилетний сынуля до сих пор живет с ней!

— Хорошо, я позвоню управдому… Завтра, обещаю вам…

— Вот ведь незадача, мадам Кортес… управдом-то этот… Я боюсь, что он…

Она покрутила пальцем в воздухе.

— Крутит, — догадалась Жозефина. — С кем?

— Да вот как раз с той, что нацелилась на привратницкую. Я уверена! Мне подсказывает шестое чувство. И еще оно подсказывает мне, что я в опасности, что я им мешаю.

— Я подумаю, что тут можно сделать, Ифигения, и буду держать вас в курсе дела, обещаю!

— С вами он будет действовать осмотрительно, мадам Кортес. Он должен вас выслушать. Во-первых, потому что вы личность, а во-вторых, после того, что случилось с вашей сестрой, — она опять выдала коронный трубно-фыркающий звук, — он не посмеет вас расстраивать.

— А вы говорили об этом с мсье Сандозом? — спросила Зоэ, которая мечтала поженить мсье Сандоза и Ифигению.

Ей было обидно за него, столько времени вздыхает напрасно! Зоэ часто встречала мсье Сандоза у входа. Или в привратницкой. Он держался с достоинством, только глаза были грустные. Вечно в белом дождевике, вне зависимости от погоды. И лицо бледное, даже слегка сероватое. Зоэ показалось, что этот человек похож на потухший очаг. И зажечь его вряд ли удастся с одной спички. А еще он всегда немного горбится. Словно хочет казаться незаметным. Невидимым и прозрачным.

— Нет. С какой стати я буду с ним об этом говорить? Что за глупости?

— Ну я уж не знаю… Одна голова хорошо, а две лучше… А потом, у него все же жизненный опыт! Он мне рассказывал какие-то истории из жизни. Из жизни до того, как он получил испытание, которое едва его не убило…

— Да что ты? — машинально спросила Ифигения: рассказы Зоэ явно ее не заинтересовали.