Елена Катасонова - Бабий век — сорок лет

А весной, когда почернел, съежился и стал колким снег и солнце холодно встало в бездонном небе, Света ввалилась однажды в дом рано утром, гордо потрясая коричневым хилым пакетиком:

— Хна, Дарья, иранская! Еле достала.

Она отправила Дашу в ванную мыть голову — Даша вяло сопротивлялась, — крикнула вслед, чтобы дали зубную щетку, и Галя с восторгом отдала свою, приготовила зеленую, вкусно пахнущую кашицу и намазала кашицей волосы, Дашины и свои. Полдня проходили они, закутав головы, как татарки.

— Правда татарки, — засмеялась Даша, посмотрев на себя в зеркало.

Галя замерла, услышав этот забытый смех, засуетилась, забегала между ванной и сервантом с бельем, подавая халаты и полотенца, пока Света мыла Даше голову.

— Ой, мамочка, какая ты стала красивая!

Даша нерешительно улыбнулась, провела рукой по влажным коричневым волосам.

— Красивая… Опять не седая, на том спасибо…

Она снова взглянула в зеркало — робко и удивленно, будто долго спала, а теперь проснулась, и вдруг сказала, что Света ее уморила и что она хочет есть. Последний раз Даша хотела есть год назад.

Летом они поехали в Прибалтику, к университетской своей Ирене. Галю оставили бабушке, близнецов бросили Женьке, хотя он пытался сопротивляться.

— Ничего, потерпишь, у тебя в конце концов отпуск — тридцать шесть дней, успеешь наплаваться! — крикнула Света, и он от неожиданности смирился.

Они вернулись загорелые и спокойные, переполненные балтийской здоровой свежестью, красивые особой, омытой морем бронзовой красотой. Даша прижала Галю к себе, сказала виновато и молодо:

— На будущий год поедем, доченька, вместе. Удивительная красота — дюны…

Галя закрыла глаза, вдыхая мамин родной запах, и жизнь началась снова.

— Слушай, Дань, что у тебя с Новым годом?

Даша смеется:

— У меня — вы. А у вас?

— А у нас — ты. Но не только…

Света делает паузу, но Даша молчит: знает, Света долго не выдержит.

— Что молчишь-то? — кричит Света в трубку: школа приучила говорить громко.

— А я жду, слушаю.

— Так вот. У Женьки, в светском их заведении, объявился такой мужик. Философ, представь себе, мудрено как-то связан с литературой, ну, это неважно. Женька говорит, очень даже ничего: не урод, не дурак, не сволочь.

— Слушай, это вдохновляет: при таких достоинствах — и не сволочь! А как насчет интеллекта? У мужиков нынче с ним слабовато…

— Погоди ты со своим интеллектом, я ж говорю — философ, там разберешься! И вообще усвой — для интеллекта существуют подруги, мужики совсем для другого, пойми наконец! Главное, не женат, разведен, детей даже нет, алиментов не платит.

— Детей, говоришь, нет? Это подозрительно, — развлекается Даша. — А кой ему годик?

— За пятьдесят, Даша, за пятьдесят, только совсем немного.

Даша вздыхает разочарованно. В ее теперешней жизни бывают разные встречи. Мужики до пятидесяти — куда ни шло, потом совсем плохо: ворчат и ноют, всем они недовольны, какие-то полинявшие и унылые, что-то там им недодали, чем-то обидели, ничего они не хотят и никуда их не вытащишь.

— Пора освободиться, в конце концов! — бушует тем временем Света: чувствует молчаливое Дашино сопротивление. — Нет, ты чокнутая! То страдала, что ушел твой болван Вадька, от попранной любви страдала, то маялась гордостью, теперь никто, видите ли, ей не нужен! А все из-за него, из-за Вадьки! Ну его ко всем чертям, Дарья! Его нет больше, понимаешь, нет. Он умер…

— Не надо, — тихо просит Даша. — Пускай живет.

— Пусть, — великодушно соглашается Света. — Только и ты живи тоже. Значит, так: Валерия этого на Новый год зовем, ты не выпендриваешься, никто ни к чему тебя не призывает, никто ни за кого не сватает, но Валерия, учти, зовем все-таки для тебя.

— А что, мы так и будем всю ночь вчетвером? — пугается Даша.

— Нет, не вчетвером, — сердится на ее испуг Света. — Приехал Игорь, на сей раз из Танзании, расскажет, как он там обучает великому и могучему, заодно новую супругу продемонстрирует…

— Игорь приехал? — ахает Даша. — Что ж сразу-то не сказала?

— Да не успела…

Игорь — их однокурсник и старый Дашин поклонник. Когда-то бегал за ней ужасно, но она влюбилась в Вадима, и Игорь с ходу женился, нарочно, Дарье назло — привел на вечер невзрачную какую-то девицу, представил: «Моя жена», — и между прочим, Даша расстроилась. С тех давних пор Игорь объездил полсвета, сменил в промежутках между командировками двух жен: нервы там, за границей, расходятся — два года лицом к лицу, на пятачке колонии. В бывших семьях растет по сыну, Игорь за ними присматривает, из жаркого своего далека.

Все эти годы, вынырнув из очередной экзотики, обязательно являлся к Свете, дарил страшноватые сувениры — африканского божка, например, черного, как южная ночь. Димка как уставился на того божка, так и смотрел не мигая весь вечер. И не дышал. Потом спросил нерешительно:

— А может, в Африке есть другие картинки, чтоб зайчик там или белочка?

И Света упрятала божка в ящик стола.

В другой раз Игорь приволок кокосовый орех и пепельницу — здоровенный череп в жутком оскале.

— Ты мне ребят заиками сделаешь! — возмутилась Света.

Игоря чуть не выгнала, хорошо, что Женя вступился.

Перепугав детей, довольный собою гость принимался за взрослых. Его Африка, как Париж, стоила мессы. Чего только с ним не случалось! Были в его рассказах непроходимые джунгли, смертоносные мухи цеце, огромные жирные крокодилы, москиты — злые, вредные, страшно умные, — была охота на тигра, наводящего ужас на жителей деревень, и если бы не советский человек Игорь…

— Да ты вроде в колледже работал, в городе? — мирно вставлял реплику Женя, потягивая джин с тоником, личный подарок от старого друга.

— Постой, не мешай, — смеялась Света. — Давай, Игорь, дальше — про ритуальные пляски…

— Светка, он же все врет! — хохотал Женя. — Какие пляски? Разве что на концерт сбегал, в культурный центр.

— Ничего подобного, — с достоинством сопротивлялся Игорь. — Не веришь — дуй в Танзанию, найди моего друга, старого колдуна, он все подтвердит. Хочешь, напишу, как зовут? Имя у него длинное, не запомнишь.

Так дурачились они и болтали, Игорь показывал слайды и фотографии и уж потом, уходя, спрашивал о Даше — хмуро и нехотя, будто сердит был на нее до сих пор. Он однажды даже плакал у Светы: «Дарья мне жизнь испортила!»— это после второго развода. Был, правда, пьян вусмерть, но плакал по-настоящему. Света клялась о случае том никому не рассказывать, Женьке клялась и божилась, но Даше конечно же рассказала.

— Здрасте, я, значит, виновата, так и будет всю жизнь все на меня валить! Да у него просто хобби такое — жениться! — возмутилась Даша, но в душе немножко была довольна…