Анатолий Тосс - Почти замужняя женщина к середине ночи

А мы-то, мы совсем рядом, нам не то что пупырышки похолодевшей кожи на их танцующих животиках видны, к нам и запахи их воздушные, головокружительные легко доносятся. И надо признаться: ну, не может такое не оказывать воздействия на нормального, здорового театрала! Особенно на Илюху. Да и на меня тоже. Тем более когда мы оба все же периодически прикладываемся к тростиночке. Или к соломинке – какая разница, как назвать.

А тут к тому же натурально происходит пересечение взглядов, о которых я уже выше рассуждал. И получается, что не только мы, но и они глазеют на нас со сцены просто до неприличия пристально. Да и понятно почему – не похожие мы на обычных театралов особи. Сильно отличные мы.

Ну, во-первых, стульчики в проход сами себе просто так не притопают. Во-вторых, следим мы уж слишком внимательно за действием. Даже не столько за действием, как за ними самими следим до предела пронзительно. Да и с непривычно близкого расстояния, да и глаза у нас блестящие непомерно, да и зрачки немного расширены. Хотя не уверен, что могли они наши зрачки разглядеть.

Но самое примечательное – это позы наши слишком вальяжные. У Илюхи, например, когда он голову сильно скорбно на грудь роняет, да еще краем пиджака таинственно прикрывает от посторонних свой тонкий профиль. Или фас. Просто гремучая смесь Зорро с графом Монте-кристо.

Не говоря уж о моей позе: я, напомню, просто перегибался напополам и шарил головой у соседа за пазухой. Ну, то есть это я знал, что за пазухой, но вот что нафантазировали там на сцене они?.. Готов поспорить, что не понимали они, где именно я пытаюсь нащупать головой у соседа. Потому как думаю, что тростиночки нашей единственной им в темноте, так же как и наших зрачков, было не разглядеть.

И как бы они ни были искренне увлечены своим собственным участием в представлении, но и перед ними тоже загадочное действие происходило. Тоже ведь театральное почти что. И не могло не заинтересовать оно их. А все потому, что поленилась Людмила Альбертовна, напомню, главный администратор, еще одной трубочкой нас обеспечить.

– Стариканер, – где-то в середине действия шептанул мне Илюха. – Глянь на ту, которая крайняя справа, которая вот сейчас ножкой топнула. Как она тебе?

Я пригляделся к намеченному с крайнего права. Вся группа театральной поддержки в этот момент перестала топать и запела лирическими голосами какую-то, по-видимому, самим же режиссером недавно сочиненную песенку. Ни фига себе, «Идиот»!

Ну что, без сомнения крайняя справа вполне заслуживала, хотя и не больше, чем средняя. И уж точно меньше, чем крайняя слева. Впрочем, тоже вполне заслуживала.

– Заслуживает, – согласился я.

– Слушай, – задумчиво, даже мечтательно проговорил Илюха, – я бы ее выписал.

– Чего, чего? – не понял я, потому что на самом деле не понял. – Чего бы ты сделал? Кого?

– Ну вот ее, крайнюю. Точно бы снял.

В принципе нельзя сказать, что мысль была недостойная. Хорошая была мысль. Не так чтобы очень уж свежая, не у Илюхи наверняка первого возникшая, – снимать артисток вообще входит в российскую театральную традицию еще со времен системы Станиславского. Да и до нее.

И поэтому я его поддержал:

– А я ту, которая слева.

– Ага, – сказал Илюха, – правильный выбор. – Хотя я бы на твоем месте на средней бы остановился.

– Да нет, – возразил я взвешенно, – у левой волосы длинные. Я вообще на красивые, длинные волосы западаю.

– А, – согласился он, – ну да.

И сбился в паузу, но в какую-то напряженную паузу, только лишь губы пытались сосредоточенно шевелиться. Как будто подсчитывали что-то.

– Чего-то я не понял, – под конец не согласился Илюха. – С какими длинными волосами? Откуда у нее длинные волосы, у крайней слева, когда она, похоже, подстриглась сегодня утром. Под мальчика. Под очень коротковолосого мальчика. Ей, конечно, может, и идет, вон шейку выразительно выделяет, но не настолько, чтобы говорить о ней как о длинноволосой.

Теперь я стал подсчитывать. Где право, где лево, я знал давно, с детства. Еще в первом классе я отпустил на правом мизинце не очень, но все же выделяющийся ноготь. И когда откуда-нибудь раздавалась команда, скажем, «направо», я ощупывал на своих руках мизинцы и поворачивался именно туда, где было колко. Так оно мне и втемяшилось с детства в голову, такой, надо заметить, приобретенный рефлекс.

– Знаешь что, стариканер, – подумав, прошептал я в ответ. – Как-то мы по-разному с тобой на жизнь смотрим. Не совпадает у нас видение жизни. Не во всем, конечно, но во многом. Например, в понимании географических полюсов – северного и южного, да еще востока и запада. На тебя, наверное, Курская магнитная аномалия сильные наводки оказывает. Ну а на бытовом уровне этот твой магнитный сбой приводит к путанице между правым и левым. Короче, та, что справа, выбранная тобой, – совершенно отчетливо стрижена. А моя, левая, уверяю тебя, уже не первый год волосы успешно отращивает. Ты приглядись!

Но Илюха не стал приглядываться к сцене, он, наоборот, стал приглядываться ко мне. Долго, внимательно, пристально.

– Какая такая Амалия? – наконец поинтересовался он любознательным шепотком. И тут же, не переводя дыхания, просто ткнул уверенным своим пальцем в направлении длинноволосой певуньи.

– Вот, видишь, видишь, – помахивал Илюха своим указательным. – Она справа. Посмотри, убедись – справа.

Я посмотрел, убедился. Действительно, она была слева.

– Старикашка, – успокоил я его, – ты не переживай. Ты сейчас во всем разберешься, я тебе помогу. Ты присмотрись к своему собственному пальцу. Он на какой у тебя руке установлен? Видишь, на левой. И показывает налево. А значит, девушка, на которую ты указываешь, с длинными волосами, она для нас слева стоит.

Вытянутый палец на левой руке беспомощно вслед за рукой опустился вниз.

– Ты в зеркало на себя когда-нибудь смотрел? – задал ненужный вопрос Илюха.

– Ну… – предположил я.

– Что, ну? Ты замечал, что право и лево местами меняются, когда они напротив друг друга установлены?

Конечно, я все это давно замечал, и не один раз. И вообще не хотел я спора, я хотел к трубочке разок приложиться и вернуться к внимательному просмотру спектакля.

– Белобородый, – сказал я миролюбиво, – у тебя загвоздка с осями координат. Или, чтобы понятнее было, – с точками отсчета. Неправильно ты точки отсчитываешь. Тебе от себя отсчитывать надо, а ты, похоже, всегда от зеркала считаешь. И потому путаешь ты и себя, и меня. Ну нас-то ладно, ты девушек неправильно спутал, – заключил я и, изогнувшись очередной гибкой дугой, полез к Илюхе за пазуху. Как всегда, губами полез.

А когда выбрался оттуда, добавил:

– Ну и что нам теперь с перепутанной девушкой делать? Раз она одновременно оказалась для тебя правой, а для меня левой?