Николай Беспалов - Встречи на ветру

Ступени лестницы, по которой мы начали подниматься, стерты и кое-где покосились.

– Тут мы с Евгением живем.

– Жена Евгения и сын Евгений?

– Жену назвали в честь её деда и сына тоже. Меня же назвали Абрамом. Позвольте представиться, – старик склонил голову, – Абрам Моисеевич.

Мы вошли в квартиру. Стойкий запах лекарств ударил мне в нос. «Болеет старичок», – решила я и ошиблась. Нам навстречу выкатился на инвалидной коляске парень.

– Женя, встречай гостью. Простите великодушно, не успел спросить вашего имени.

– Я Ирина Тиунова, – почему я назвалась и по имени, и по фамилии, не знаю.

– Познакомились. Проходите, Ирина, в комнату. – К сыну: – Женечка, проводи девушку.

Тут меня осенило: он привел меня сюда с целью сосватать. Аж в жар бросило. Пойти замуж за инвалида? Ну, уж фигушки. Поищи другую дуру.

– Ирина, пошли ко мне.

Парень лицом приятный. Нет ничего еврейского. Нос как нос. Глаза зеленые, и волосы светлые.

Поехал, я за ним. Не съедят же. Любопытно.

У Петра в Ленинграде была стереотруба, у Евгения в Жданове был микроскоп. Один любовался звездами, дугой инфузориями.

– Я наблюдаю процесс инцистирования у простейших.

– Ваш отец сказал мне, что Вы увлекаетесь топонимикой.

– Он не соврал Вам. Мои интересы разносторонние. По базовому образованию я филолог. Заочно окончил Киевский университет. – Вижу, Евгений хочет поговорить. – Наш род ведет свое начало с Украины. Есть там местечко Жмеринка.

Его монолог прервал Абрам Моисеевич.

– Женя, соловья баснями не кормят. Пойдемте на кухню. Откушаем и выпьем.

Говорит старик как-то странно, с небольшим акцентом.

Какой же бедлам у них на кухне. В раковине навалена грязная посуда, на плите слой сажи.

– Нет хозяйки, а мне уже трудно справляться с хозяйством, – виновато сказал Абрам Моисеевич.

Везет мне на стариков еврейской национальности. Я так и не побывала у Наума Лазаревича Корчака. Вернусь в Ленинград, обязательно найду реставратора по фамилии Корчак.

На столе большая тарелка с отварной картошкой, густо обсыпанной укропом. Это среди зимы-то. В кастрюле парит что-то мясное.

– Что бог послал, – Моисей Абрамович тушуется. – Не побрезгуйте.

– Вы думаете, я из семьи богатеев. У меня папа умер, а мама работает в столовой.

– Бог учит жить в аскезе. – Не стала я уточнять, чей Бог. У нас Христос, а у них, кажется, Иегова. – Кто так живет по нужде, а кто и сам выбрал такой путь. Вы кушайте, кушайте, – запричитал старый еврей. – Мои родители обосновались на западе Украины как раз накануне Первой мировой войны. Мне тогда был всего лишь годик. Война, милая девушка, – великое горе для людей. Генералам она мать родная, нам – хуже мачехи. Пришли немцы. Народ в Украине, – как дико звучит это «в Украине», так и слышится: «в жопе», – раскололся. Особенно это стало заметно на Западе.

– Вы же сказали, что Вам был годик всего-то. Как же смогли запомнить такое? – спросила я Моисея Абрамовича.

– Девочка, человек хранит память не только своей жизни. Не было бы монахов-летописцев, не знали бы ничего о Святой Киевской Руси. Мой отец считал, что своими разговорами со мной он воспитывает во мне человека. Вы кушайте, кушайте, – он будто не видит, что мы с его сыном все уже съели. – Кстати, то, что сейчас именуют Украиной, исторически правильнее было называть именно так, Киевская Русь. Однако я продолжу. Немцы украинцев, впрочем, как и поляков, за людей не признавали. Поляки презирают украинцев. Те в свою очередь ненавидят поляков. А обе эти нации готовы убивать нас, жидов. Вот такие жернова, в которые попала моя семья. Еще перед войной начались еврейские погромы. Папа собрал манатки, подхватил меня и жену и поехал к морю.

Мне бы пора домой, там мама одна, но я же любопытная. И потом, уходя, я видела, что мама в моем обществе не нуждается. Посижу немного, послушаю старика. Позже я узнаю, что Моисею Абрамовичу всего-то пятьдесят восемь лет.

– Тут в Мариуполе я окончил училище, отсюда меня забрали в РККА, тут почил в бозе мой отец. Мамаша после смерти Абрама Боруховича – мой отец-то – уехала в Киев к племяннице. Я отслужил в армии и приехал в тридцать четвертом году к ней. Какое это было время! Какой подъем был во всем. Мне двадцать один год. Я комсомолец, активист. Мама жила приживалкой. Тесно у них было. Мне там места не было, но не было уныния и растерянности. Пошел в горком комсомола. Как красива была дивчина, что приняла меня! – Глаза у Моисея Абрамовича загорелись. – Думаю я так, что и я ей приглянулся. Как бы ни было, но повела Сусанна меня к своему начальнику. Тот серьезен и строг. Расспросил меня подробно и говорит: «Определим тебя, пулеметчик, в отдел рабочей молодежи».

– Интересно, – усомнилась я, – как же это так? С ходу и на работу в горком.

– Именно так и было. Повсеместно выдвигали молодых. Работал и одновременно учился. Поступил на следующий год в Киевский университет. На филологический факультет. Мечта была учить иностранным языкам детей. Интернационализм мне привили в РККА. Тогдашний генеральный секретарь ЦК КП Украины Станислав Косиор – настоящий революционер-большевик. Мне посчастливилось один раз разговаривать с ним. Острого ума человек.

– Папа, Вы утомили гостью. – Женя – я это вижу – хочет отвести меня к себе.

– Ты прав, Евгений. Пойдите к тебе в комнату. Покажи Ирине свои работы. Сын прекрасно рисует. Как жаль, что наша мать не видит его работы. Она была талантлива. Вы ступайте, а я пока чай заварю. – Вижу, Моисей Абрамович сник.

К микроскопу мы с Евгением не пошли, а сразу сын начал приставать ко мне: «Что тебе стоит? Один поцелуй – и я отстану».

Парень чуть ли не плачет.

– Ты чем болеешь? – С виду Евгений вполне здоров.

– Это папа все придумал. Лишь бы меня в армию не забрали. Ничем я не болею. У него старый приятель – врач-гинеколог. – Женя смеётся заразительно. – Представляешь, какая хохма вышла, – такого слова я раньше не слышала, – пришел я к дяде Зяме, а у него прием. В коридоре не протолкнуться от беременных и небеременных женщин. Он мне говорит: возьми справку на столе и перепиши в бланк. Я и переписал. Буква в букву. Ну, пускай я ни бельмеса не понимаю в медицине, но он-то. Вообще, дядя Зяма подписал, поставил печать и айда я. Спасибо Богу, – они что, с отцом верующие? Всю дорогу Бога вспоминают, – эта справка попалась на глаза папиной подруге. Она на фронте медсестрой служила. Она как глянула – так в смех. Это кто же у вас, говорит, на седьмом месяце беременности?

Мне тоже смешно. Постучали в дверь.

– Папа, ну что же Вы стучите?

– Когда люди смеются, и мне становится светлее. – у Моисея Абрамовича глаза красные. – Идите чай пить.

– Что же дальше было? – Меня разбирает любопытство.