Николай Беспалов - Встречи на ветру

– В тресте сокращение. На стойке тоже вакансий нет.

– Херня какая-то, – Родион был трезв, от него приятно пахло мылом. – На стройке – и чтобы не было свободных мест? Вон, сколько строят. Жрать будешь? Нюра пирожков напекла с капустой. Чай не остыл.

Чего меня дернуло, но я рассказала о еврее. Только то, что мы пили чай.

– Мне пить хоть чай, хоть водяру с евреем западло, – первый раз я слышала такое слово, – но ты девка. Тебе можно. – Родион накрыл на стол. Пирожки румянились и были так аппетитны, что я съела сразу три штуки. – Вы, бабы, вообще, все на передок слабы. – И пускай это выражение я слышала тоже в первый раз, но поняла его значение. Неужели по мне видно, что я была близка с Наумом Лазаревичем?

– А где Нюра? – спросила я, пытаясь перевести разговор на другую тему.

– Нюра спит. Ей в пять вставать. Она убирается в магазине.

– А Вы? – спросила я из вежливости: мне очень хотелось спать.

– Мне в ночь. Уложу тебя и пойду. – Родион зло поглядел на меня. – Какого черта я с тобой связался? Жил себе спокойно. Ты мне не выкай, – у Родиона привычка резко менять тему разговора. – Ну, скажи мне «ты».

– Ты, – сказала я. Тут я сделала открытие. Слово имеет какую-то магическую силу. Обратилась на «ты» к совсем чужому мне человеку – страх, что был раньше, куда-то пропал.

– Чего «ты»? Начала, так продолжай.

– Ты хороший.

Громкий смех нарушил тишину отходящего ко сну дома.

– Это я-то хороший? Я, который сел в тюрягу за то, что зарезал гада? Я, который почти весь срок провел в карцере?

Мне не было страшно. Я же не гад.

– Ну и что? – я упрямлюсь, как ребёнок. – Теперь же ты рабочий. Вот и с женщиной живешь, а она, сам сказал, немного не в себе.

За перегородкой послышался какой-то шум. Знали бы мы, что в это время Нюра, пробудившись и услышав наш громкий разговор, решила, что это приехали санитары, чтобы увести её в очередной раз в психиатрическую больницу. Время-то зимнее. Окна заклеены полосками из газеты. Какую же силу надо было иметь, чтобы отодрать их и открыть окно. Окно выходило на довольно широкий карниз. Там Нюра и устроилась. В ночной рубашке.

Мы с Родионом продолжаем выяснять, кто он таков. Прошло минут десять, и тут до нас донеслись крики с проспекта.

– Пожар, что ли? – Родион подошел к окну. – Не хрена не понимаю. Люди стоят и тычут в нашу сторону.

Моя очередь.

– Надо посмотреть, что за шум был у Нюры.

Пошли вдвоем. Окно нараспашку. Мороз дышит, и снег залетает. Жуткая картина. Нюры в комнате нет.

– Нюрка! – зовет Родион. Сначала ни звука. На третий зов Нюра откликнулась.

Родион выглядывает в окно.

– Посмотри, что учудила наша Нюра.

Народ, что скопился внизу – закончился последний сеанс в кинотеатре, – загудел, когда кроме Нюры, стоящей в ночной рубашке на карнизе, увидел две наши головы. Какой-то мужчина выкрикнул: «Глядите, ещё два самоубийцы!».

Нюра переступала по карнизу уверенно. Не зря говорят: сумасшедшие страха не знают. Скоро приехали из психиатрической больницы. Родион все это время уговаривал Нюру вернуться. Он говорил, что лучше её никто не печет пирожки, что она хорошая хозяйка. Был момент, когда Нюра двинулась было к нему. Но тут из соседнего окна показалась рожа санитара. Нюра громко рассмеялась, вырвала – и откуда силы взялись такие – кусок штукатурки и, раскинув руки, прыгнула ласточкой вниз. Громкое «Ох!» донеслось снизу.

– Прими Бог душу невинной женщины Анны Ивановны, – не думала, что Родион человек верующий. – Пошли, Ирина, выпьем за упокой души. – Хотела спросить, а как же Нюра, но не стала. Не моё это дело.

Мы выпили с Родионом по полстакана водки, закусили Нюриными пирожками, и Родион собрался идти на работу.

– Когда вернусь, – строго, по-отечески сказал Родион, стоя на пороге, – обмозгуем, что с тобой делать. Бездельничать не дам.

Родион ушел. Мне ничего не оставалось, как лечь спать. Заснула сразу. И спала бы, сколько хотела бы, если бы меня не разбудил стук в дверь.

– Гражданин Громов! Откройте!

Открыла – а куда денешься. Стучат ещё сильнее. Спать я улеглась в чем была. Так и вышла в прихожую. Звонка у Родиона нет. Вот и стучат.

– Где гражданин Громов? – мужчина, что возник передо мной, на вид приличный, а говорит грубо.

– На работе он, – отвечаю, а он вперся в мою грудь и глаз не отводит. Забыла застегнуть блузу и лифчик на ночь сняла. Все мужики кобели. У него, наверное, важное дело, а он на мою грудь уставился. Не выдержала я:

– Вы по делу или на мою грудь пришли поглядеть?

Не знала я, что не все соседи ушли. Выглянула женщина.

– Вы её арестуйте. Она тут не прописана. Нюру до самоубийства довела, чтобы её место занять. Пришлая она.

– Освободим помещение! – рявкнул пришелец. Женщина ойкнула и скрылась за дверью. А щёлочку оставила. Подслушивает. Папа говорил мне, что вот такие злые и завистливые соседи в свое время многих в лагеря отправили. И все из-за жилья. Проклятых квадратных метров его.

– Проводите в комнату гражданина Громова, – приказывает мужчина. Веду. Не возразишь. Такое он производит впечатление. От Ивана Петровича тоже исходила эта энергия.

– Так, говорите, Родион Сергеевич на работе? – спрашивает, а сам глазами рыскает. Чего ищет?

– Так он сказал, – я стою и ему сесть не предлагаю.

– Чего стоите? Присаживайтесь, – улыбнулся гадко и добавил: – Пока.

– Интересный факт получается, – я села, и он сел. – На работе он отметился ночью. Сказал бригадиру, что у него неприятности дома и взял отгул. Может быть, Вы знаете, какие у него неприятности дома?

Странным мне это кажется. С виду мужчина солидный, из начальников, а о ночном происшествии не знает.

– Я бы чайку попил. Погода больно уж мерзкая. – Он и чайку бы попил. А вдруг он какой ворюга? Я уйду на кухню, а он обворует Родиона? Что я скажу хозяину?

– Я тут не хозяйка. Придет хозяин, его и просите.

– Вижу, Вы девушка серьезная. Не надо меня бояться. – Ещё чего. Чтобы я его боялась? Просто я предусмотрительная.

– Говорите, что надо. Мне уходить надо, – врать мне не привыкать. Ложь во спасение – так это называется.

– Вам сказать не могу. Дело, с которым я пришел, касается только Родиона Сергеевича. Дело, так сказать, государственной важности, – позже я узнаю, почему дела о наследовании советскими гражданами капиталов за границей, являются государственными, а пока я стала более внимательной.

– Ждать будете? – Он кивает. И, что характерно, глаз с моей груди не спускает. Приглянулись ему мои титьки. Это мой козырь. – Ждите.

Сидим. Уже за окнами зашумел город. Хлопнула входная дверь. Хоть бы Родион вернулся. Он и я прислушиваемся. Не он. Сосед вернулся тоже с ночной смены.

– Ладно уж, – первой не выдерживаю я, – пойду, чаю заварю.