Николай Беспалов - Встречи на ветру

– Вам смешно? – он вроде бы обиделся. – А тут, к Вашему сведению, не место для смеха. На водах, – так он и выразился, – смех может привести к трагедии. Когда человек смеётся, то он невольно расслабляется: одно неверное движение, и вот лодка перевернулась.

– Вы моряк? А может быть, Вы просто трус?

От оплеухи меня спас лодочник: он потребовал от меня паспорт, но кто же мог предполагать, что для катания на лодке в замкнутых прудах нужен паспорт.

– Тогда посторонитесь, дайте другим людям, – опять ударение неправильное, – взять лодку.

Отошла к большущему дубу, обидно было: столько проехать и не покататься на лодке. У себя дома на Азове я много ходила на лодках, с веслами я на «ты».

– Товарищ! – Это кто тут меня так окликает? Это он, юноша в шляпе. – Идите сюда.

Я не гордая, иду.

– Что ещё? Какие меры предосторожности надо ещё соблюдать, находясь в парке культуры и отдыха?

– Не надо все время шутить со мной. Я человек ответственный. Предлагаю Вам совершить со мной прогулку по прудам на лодке.

– А если мне станет смешно? Тогда вы меня за борт выбросите.

– Определенно, Вы мне нравитесь. Садитесь на кормовую банку. – Я знаю, что такое морская банка, но продолжаю ёрничать.

– На банке женщине сидеть неудобно, горлышко недостойно широкое. На ведре – куда ни шло.

– Садись, юмористка. – С этого момента мы перешли на «ты» и стали почти друзьями.

Гребет юноша сильно, уверенно. Сразу видно, спортсмен. Пруд, по которому мы плывем, подернут ряской, над её зеленью ярко желтеют кувшинки.

– Тебя как зовут? – спрашивает юноша и ловко выдергивает из воды цветок. – Это тебе, Ира.

Это был первый цветок из тех, что стал дарить мне Яша. Мне двадцать три, ему двадцать два. Он студент института физкультуры и спорта, кандидат в мастера по гребле.

Яша гребет и гребет, я сижу на корме, и мне из-за его широкой спины не видать, куда он правит. Донаправлялся: я слетела с банки прямо ему под ноги, он опрокинулся назад, весла задрались в небо. Несмотря на то, что я разбила губу, получила ссадину на щеке, мне было весело. Дура? Да, я такая.

Лодка наша уперлась носом в небольшой островок, а на нем беседка. Странно как-то. Кто такое придумал?

– Ты ушиблась? – спрашивает Яша, пытаясь веслом оттолкнуть лодку от берега.

– Да что ты! Тут же везде пуховые подушки! – А сама утираю кровь с губы. – Куда ты собрался плыть дальше? Дай прийти в себя, вон и беседка как раз.

Яша послушал меня. Он перешагнул борт и затянул лодку на берег. Я сижу и жду, подаст ли он мне руку. Подал и даже перенес меня на твердую землю. Потом мы сидели в беседке, и Яша, как мог, ухаживал за мной и моими ранами. Вьюн, что рос по стенкам беседки, скрыл от любопытных глаз то, что там произошло. Произошло как-то естественно и для меня очень приятно.

– Я греблей начал заниматься в армии, – рассказывал Яша мне уже на берегу, стоя у ларька, где мы купили пирожки. – Там получил первый разряд. Выступал на соревнованиях за «Динамо».

– Ты где служил? – Я вспомнила слова Родиона о том, что в колонии их охраняли солдаты войск МВД.

– О! – важно начал Яша. – Я служил в полку МВД при Гохране. В Москве. Сопровождали особо ценные и важные грузы.

О Гохране я раньше не слышала и потому опять съязвила:

– Особо важные грузы – это заключенные?

– Гохран – это государственное учреждение по хранению драгоценных металлов, алмазов, сапфиров и других ценностей, составляющих золотой запас государства.

Потом мы просто гуляли по парку, вышли к заливу. Небо чистое, ни облачка, вода спокойная, даже ряби нет. Лодки рыбаков замерли, над ними кружатся чайки. Сели на валун, от его шероховатой поверхности идет тепло, а Яша мне говорит:

– Надо что-нибудь подстелить. Это тепло обманчиво. Женщинам надо беречь органы малого таза от охлаждения.

– Ты студент-спортсмен или студент-врач?

– Опять ты шутишь, а нам, к твоему сведению, и основы медицины преподают.

Скушав по три пирожка и выпив по стаканчику чая, Яша и я пошли к выходу из парка через Третий Елагин мост.

– Мне надо в центр, а тебе куда?

«Он что, не хочет проводить меня после всего, что было?» – так подумала я.

– Не беспокойся, я сама доберусь.

– Ты неправильно меня поняла. Просто отсюда трудно добираться до центра.

Яша все же проводил меня. На этот раз я пожалела, что никто из моих подружек по общежитию не глядел в окно.

– Ты тут живешь? – спросил Яша.

Вижу, он мнется, хочет меня поцеловать. Совсем мальчишка. Мой поцелуй был коротким, но жарким.

– Мы встретимся ещё? – тихо спросил он.

– Я свободна в среду. Хочешь, приезжай сюда часам к двенадцати. – Опять он в смущении. – Не хочешь?

– У меня занятия в институте до трех, а потом тренировка. Давай вечером в кино пойдем?

Честно говоря, с меня было достаточно походов в кино с Артемом, но этому мальчику отказать не смогла.

– Кино так кино. Где и в котором часу?

«Сейчас он назовет "Колизей" или "Баррикаду"». Но он назвал другое место.

– Дом культуры работников связи знаешь?

Такого я не знала и честно призналась в этом.

Договорились встретиться на Исаакиевской площади у собора.

– Я буду тебя ждать у портика, где написано: «Храм мой храмом молитвы наречется».

– Ты верующий?

– Я комсомолец, просто люблю историю.

Мы расстались. Яша уходил медленно, как бы нехотя.

«Неужели, – подумала я, – он влюбился в меня?» Он младше на год, а по поведению совсем мальчик. Почему-то вспомнила учителя истории. Сколько мне было лет, когда он, мягко говоря, сделал меня женщиной? Потом был начальник стройтреста, потом… Зачем вспоминать? Свежий ночной воздух, прогулка в парке сделали свое дело, спала я крепко, без сновидений.

Утро понедельника началось с истерики Клеопатры.

– Вы всю дорогу смеётесь надо мной, – плача, всхлипывая и размазывая тушь по щекам, говорила она. – В ваших глазах я распутница и пьяница. А я пятый ребенок в семье. Меня с семи лет мать к корове поставила. Подергайте титьки в шесть утра, когда спать хочется. А папаша ко мне начал приставить, когда мне было двенадцать. – Зачем она такое об отце рассказывает? Это уголовщина. – Говорил, если матке скажешь, прибью. Я из дома убежала, школы не закончив. Знаете, как жить у чужих людей? Это так же, как у Горького. – Она и Горького читала! Мне стало жалко Клеопатру.

– Не плачь, Клёпа.

А она пуще плачет.

– Ты первая, кто меня так назвал тут, в этом чертовом городе. Мама меня так звала.

– Перестань плакать! – строго продолжаю я, и она перестала.

Мы молча стали собираться на работу.

«Да, – думала я, – тяжело жить девушкам из провинции. В нашем общежитии в основном живут такие, из близлежащих сел и деревень. Одна я приехала в Ленинград издалека. У меня море теплое, жаркое лето. А что тут? Я живо представила местные деревни. Дома серые, дорог нет, весной и осенью не проехать – такая грязь. Зимой снегом завалит так, что живут они, как полярники на льдине.