Валерий Грузин - Гибель Киева

Нет, он выйдет из начертанного жирным мелом круга, в который загнали тех, кого считают не иначе как Бедняками и Неудачниками. Нет, операция состоится, и завтра он выскочит из постели ровно в шесть утра.

Как это ни покажется странным, звонок конецкого врасплох не застал. Напротив: он его ждал и ему обрадовался: всё-таки какая-никая ясность.

Итак, его разводят на деньги. Ничего необычного он в этом не видел. Вопрос в одном: кто разводит и на какие деньги? В принципе деньги нормальные, разве что для такого замаха маловато. То есть для одного – нормальные, а вот для двух, не говоря уже о троих, маловато будет. Если один работает, легче справиться. Он всюду экономить должен, всюду сам – вот и вылезет рано или поздно. В одиночку такое трудно потянуть. Раскопать его историю одному не под силу.

История, надо сказать, скверная получилась. Этот гастроном он отобрал по правилам. Как хозяева не кочевряжились, ничего у них не вышло. Один только с крючка соскочил и в бега подался. До Хабаровска добежал. За ним конечно надёжный хвост прицепили. Но ушлый оказался, места знал дальневосточные. Сначала в Солнечный (есть там такой городишко) укатил, а оттуда в тайгу.

Местных братков и ментов подключили, да и те руки развели. Утешили, что в декабре он в тайге вряд ли больше двух недель протянет. Прождали его в засаде, а потом снялись. Денег оставили местным, сказали: если появится, пусть свистнут. Смотри ж ты, объявился. Или разыскали? А он опасный: знает, в каком шурфе его напарничков успокоили. Да и бумаги с собой прихватил поганые – по ним много чего доказать можно.

Он тогда смалодушничал: не стал рассказывать тем, кто его крышевал. Да и в Киеве, когда ему должность присматривали, тоже умолчал, хотя и расспрашивали его с пристрастием, что и где за ним водится и где прикрытие требуется. Чистый, сказал он тогда, и ему поверили. Вот за это с него могут серьёзно спросить – что тогда эти «бабки»? Их лучше отдать и даже не возникать. Но жалко же, жалко. Он чувствовал, что на другом конце – хиляк, даже интеллигент. Что ж такому бабки платить? Тогда вообще всем донецким конец.

И всё же, нет, не один он. Раскопал ведь с его конца, а сам не донецкий. Точно не донецкий. Он это чует. Киевский, гад. Хоть и под авторитета южного косит. Разговор у него не до конца стальной: не сможет по живому на полоски резать.

И тут вспомнился юрист с лазерным взглядом, когда он эту «капусту» уламывал квартиру продать за 250 косых. И карточку дал с номером телефона Эльвиры Сидоровны, и, лопух, сказал при этом: жена. Помнится, тогда десять пачек зелёных денег на стол бросил. Как задаток, и на расходы всякие. Остальное – в обмен на документы. Через десять дней. Это ж сколько прошло? Семь-восемь?

– Эльвира! Иди сюда!

Она явилась. В малиновом японском халате из тончайшего шёлка с огромным иероглифом, вышитым золотом на спине, в шальварах цвета ядовитой бирюзы, в гаремных тапках мягчайшей кожи, с огромными помпонами на загнутых острых носках и в прикрывающей увядающее лицо маской из ночного крема в палец толщиной.

– Тебе насчёт квартиры звонили?

– Да. А какой? А что?

– Да той, что на Крещатике. Когда звонили? Что говорили?

– Вчера. Взяли паспорт, чтобы сделать копию для БТИ.

– Вернули?

– Да. Сегодня.

– Кто брал, кто вернул?

– Да агент, или, как там его… Из агентства, короче.

– Спрашивали что-нибудь?

– Да. Есть ли у тебя ещё недвижимость, спрашивали.

– Ну и ты, конечно, рассказала всё…

– Да, всё…

– Ну и дура же ты! Неисправимая. Сколько раз тебе говорил…

– А твоя Ирена умная? Вот пусть она и занимается твоими делишками.

К этим наездам он привык и особенно к ним не прислушивался. Он принялся разглядывать свою суженую, чего давно не делал. Эк, какая у неё тяжёлая нижняя часть. Хоть он и любил эту половину женского тела, но не до такого же уродства! Да, у Ирены она тоже не слабая, но кости у неё будут поуже, отчего нижний интерьер приятнее.

Голос обвинителя нарастал и нарастал, и он невольно был вынужден дослушать приговор.

– Или эти твои козочки, – продолжала женщина с иероглифом на спине, о значении которого не имела ни малейшего представления.

– Да, да, которые под стол залазят… или на столе тебя ублажают… в офисе… Думаешь, не знаю? Ещё как знаю.

«Ну залазят, – вяло подумал он. – У его секретарши верхняя губа такая. Широкая и вывернутая. Как у этой американки, вот вспомнил, Джулия Робертс».

– Они и стучат друг на друга, – не унималась его правоверная. – Но ему, видите ли, мало… он ещё и в сауну девиц прихватывает…

Он не стал, как обычно, переубеждать левым хуком в ошибочности её взглядов и представлений о его работе, привычках и происхождении. Не до этого. А только махнул рукой: пошла, мол, отсюда. Дела у меня важные. И вообще, пора ей урезать содержание, разошлась слишком. Или в Донецк вернуть. Так ведь не захочет. Донецк – это теперь уже ссылка. Там друг о друге всё знают. А тут свобода. У неё, кажется, любовником сейчас ватерполист, 22 года. Потому и разрешил, думая, что утешится. Ломать придётся.

– Господи! И откуда такое хамло только вылупилось? – Она и не думала униматься, а раньше читала мысли по выражению его лица. – Ведь шофёром простым был, ну хорошо, завгаром… а туда же…

Ну да, был. И шофёром, и завгаром. Но нашли, заметили, доверили. А он уже старался и не подводил. Вот и в Киев привезли, в кресло хорошее посадили. Его дело маленькое: один раз в две недели относить наверх дипломат. Купюры должны быть новенькие и по сотке. В каждой пачке – десятка. Наверное, чтоб считать было удобно. А может, чтобы совсем наверх с мелочью не соваться. Ну и внезапно дёрнуть могли. Аврал, он и в Африке аврал. Тут в заначке должно лежать десять пачек. Не меньше. На всякий случай. Выборы там или какая другая заминка. Это не его дело. Его дело откликнуться немедленно. За это и держат. Знают: тут надёжно. Тут участок закрыт. А он уже третью квартиру на Крещатике покупает, да и четвёртую присмотрел. Отремонтирует и сдавать будет. Знает, надёжнее ничего нет. Под мышкой не унесёшь.

Жаль, что на такую дуру регистрировать приходится. На Ирену, та поумнее будет, рассчитывать нельзя. Сегодня он у неё в любимчиках, а завтра – шеф. И не пикнешь. И вот так, враз, всё потерять. Из-за какого-то хиляка киевлянина.

Как тут взвесить? Где опасность больше? Может, отдать? Что деньги? Завтра увеличит дань и покроет потери за месяц. И дело сбережёт доходное. А так, поди знай, чем оно кончится. Шеф долго разбираться не будет: не сумел себя сохранить – будь здоров, сумел риски за собой притаранить – будь здоров, сумел на всех тень бросить – тут уж не о здоровье, о голове задуматься придётся.