Эрве Гибер - Путешествие с двумя детьми

Вчера вечером невинный ребенок попросил сделать мне магнетический массаж, но я сказал, это равнозначно тому, что преждевременно открыть ему мой секрет. Он спрашивает меня, нет ли у меня случайно третьей груди или шрама вдоль всего тела. Сейчас милый ребенок настаивает на том, чтобы я вместе с ним искупался, и хочет знать причины моего отказа. В другое время с иной культурой я был бы уже замучен пытками.

Город. Разносчики воды и охотники за огнем, варщики, крестьяне, перепачканные в крови, горбуны, страдающие базедовой болезнью, поедатели гусениц, обкуренные, плетельщики сеток от мух и семихвостых плеток, перекупщики вставных зубов, чистильщики кальмаров, синильщики, резальщики нежного мяса, калека, разговаривающий только с культей. Под лоскутными зонтиками всем известные писатели. Они тоже умеют рассказывать о своих приключениях.

Продавец оплеух занимает место возле кружка зевак и проходимцев, рядом с ним совершенно беззубый старик. Это его приятель-осел. Повязкой, стянувшей бритые виски старика, продавец оплеух закрепил две поношенные подошвы, изображающие уши. Он набил ему чем-то штаны и вставил в них сзади меж ягодицами закрученный спиралью черный кожаный хвост. Продавец оплеух держит осла на привязанной к шее веревке, оскорбляет его и бьет изо всей силы огромной палкой прямо по заду, и при каждом ударе старик увертывается от него, словно юла, корча в улыбке мокрый рот.

Ночь. Мы блуждаем на машине по лабиринту медины, проносящиеся в свете фар лица, омерзительное видение мира, объяснение всех войн, резни, атомной бомбы, воспоминание о фразе Дюрас: «Пусть весь мир сдохнет, пусть сдохнет, вот вам и вся политика». Кипящее варево, на краю которого мы балансировали, стоя на валу, стало внезапно самой учтивостью, настоящей язвой туризма.

Швейцарские кадры и их супруги в баре отеля: играют в свои профессиональные игры, поют тирольские песни. Одни за другими, словно в ритуале, они дефилируют перед марокканским гидом, обнимают его и приглашают приехать в Швейцарию: «У нас есть совершенно очаровательная спаленка для гостей с видом на озеро».

- Чем занимаются по ночам все эти мальчики, стоящие с книгами в руках на лужайках под фонарями?

- Это студенты, у которых дома нет электричества...

- Дурачок, в этой стране уже давно нет никаких студентов, они все занимаются проституцией, а, чтобы ускользнуть от полиции, сохранили привычки прежних студентов...

На двадцать шестом году жизни прийти к такому вот заключению: никогда больше не путешествовать, оставаться в своей квартире, в своей стране, на своей улице, у себя дома. Это не слабоволие, просто благоразумие.

Я не пойду сегодня пожать руку ребенку, нужно, чтобы он сам пришел пожать мою, но я уже знаю, что он не придет.

Среда, 7 апреля

Дети спали вместе. У нас смежные комнаты. Однако, когда пора спать, они закрывают выдвижную дверь. Это не столь бы ранило сердце, если бы дверь не называлась, к несчастью, общей дверью.

Утром, когда мы уже встали и умылись, милый ребенок приходит голый и ложится в мою постель, и я знаю, мы оба знаем: он выбирает мою кровать, чтобы причинить боль другому взрослому.

Разговор с Б. на расстоянии, когда мы уже легли: я говорю ему, что дистанция - это основа морали (но пишу в дневнике «смерти» вместо «морали»). Нужно уметь соблюдать дистанции, об этом узнаешь еще в детстве, держа руки на плечах соседа, об этом нельзя забывать. Я никогда не понимал, что идея дистанции - одна из сил, одно из самых неуязвимых достоинств ума Т. Я ошибочно принимал его отношение к дистанции за безразличие, снобизм. Но дистанция - одна из самых красивых форм уважения.

Этим утром мы с Б. обошли с десяток отелей, дабы избежать вечером, чтобы общая дверь снова захлопнулась. Едкие запахи, прогорклые сумерки увиденных комнат. Мы возвращаемся в наш отель.

Мне сложно решиться написать: дерьмовое путешествие, дерьмовые дети. Начало лжи: написать это значило бы отказаться от моего романа.

«Вы должны понять наши печали, потому что они благородны. Необязательно, что у вас будут точно такие же, но те следы, которые они прочертят в ваших сердцах, если вы оставите их открытыми, смогут их утолить».

«Устраняясь, вы думаете спасти себя, но вы себя обедняете».

«Мое тело - это рана, но ни за что на свете я не променяю его на твое маленькое тельце куклы, непристойное из-за его совершенства».

Сегодня вечером я буду биться за то, чтобы общая дверь осталась открытой. Я буду биться. В моем теле живет борец, дети хотят его разбудить?

Мне иногда кажется, что мой способ обольщения детей - это правда, искренность, в то время как их способ обольщения нас - это ложь, лицемерие.

Стоит мне у края бассейна взглянуть на другого ребенка (этого зовут Алексис, он в красных плавках, худой и высокий), и сразу же ревнивый ребенок бежит ко мне, чтобы снова поработить мой взгляд.

«Венсан, если ты не откажешься от того языка, который соединил нас тем вечером, я нареку тебя своим единственным сыном, и убором для твоего коронования будет то розовое платье с воланами, что я отыскал для тебя на базаре».

Блокнот на этом этапе наших отношений стал предметом видимым, беспрестанно доставаемым, вставшим меж нами, таинственным, моим единственным способом выживания, и вам теперь нужно заставить его исчезнуть, уничтожить его. Сильнее прежнего прижимается этот блокнот к моей коже.

Ребенок хочет бросить на ветер птицу, которую он сплел из пальмового листа и обещал мне, я не мешаю ему, я смотрю на него с безразличием.

Белый треугольник указывает на скотобойню. Какое-то время в своей лавке мясник находится рядом со зверем, обернутым в тряпки, зверем, которого он любил, в чрево которого текло его наслаждение.

Неделя без оргазма.

Вместе с нашим двухметровым гидом, носящим черный галстук, который заставляет его потеть, собираемся искать снег.

Просвеченная насквозь цветными лучами, словно призма, пронзенная диагоналями машина едет сквозь воды, земли, бурные потоки, из плодоносной зелени в безупречную белизну Аглаглы, к меткам, оставленным душегубами, прячущимися в душе, продавцами потухшего пламени.

Новое плавное схождение в жару заката к королевскому городу, к его саду тысячи белых павлинов.

Сегодня цирк «Текила» не давал представления. Поэтому мы берем напрокат коляску, старые лошади больше не скачут рысью, древний погонщик вдоль небольших пустошей вторит передвижениям короля.

Четверг, 8 апреля

Однако мне кажется, что путешествие уже завершилось, и скоро закончится мой блокнот, это, может быть, и есть моя настоящая плата. Сегодня уезжаем в Могадор.

Зловещие знаки на дороге в Шишаву: маленький черный козленок, которого рубят на куски яростные руки двух мужчин.