Александр Петров - Меморандум

Наконец, мрак взрезал ослепительный луч света, чьи-то руки подняли и перенесли их за невидимую границу — и сразу к ним вернулись зрение, обоняние, слух; а трепетный страх сменился восторгом и блаженством.

Они увидели на горе Спасителя в великой царской славе, Он протянул к ним руки и благословил. В ореоле мелодичного славословия, в нимбе света, составленного из тысяч ангелов — стоял в нешвенном хитоне и кроткой отеческой улыбкой приветствовал гостей Тот, Кого дети Его называли в акафистах Иисус Сладчайший.

Сердце наполнилось любовью, уста онемели, они лишь во все глаза смотрели на Спасителя, запоминая каждую черточку родного лица, кроткую, даже чуть смущенную улыбку и эти лучистые глаза.

«Взгляните на красоту Царства Божия, — прозвучали дивные слова, — дети Мои возлюбленные. Это всё Бог создал для вас. Наследуйте и блаженствуйте!»

Они упали в изнеможении, из глаз лились слезы благодарной радости. И снова их подняли невидимые сильные руки и бережно повели вниз, в долину. Здесь повсюду, насколько мог охватить человеческий взгляд, высились дворцы из драгоценных камней, утопающие в буйной зелени прекрасных садов. Всюду благоухали необычные цветы, текли реки, под ногами путников пружинила шелковистая изумрудная трава. Воздух, наполненный ароматами и мелодичными звуками, приятно обтекал тела, лаская лица. Там и тут появлялись люди, молодые, красивые — они будто тянули к ним руки в приветствии, они желали излить на гостей свою любовь. Из глубины сердца пульсировала благодарственная молитва, которая вливалась во всеобщее славословие, сладкое, радостное, тихое.

Потом был обратный полёт из Рая сквозь слои света, черноту космоса, звездные миры — к печальной, изуродованной, отравленной Земле. И чувство досады от потери чего-то очень светлого и красивого, и печаль, которая выросла бы до горького отчаяния, если бы не картинки из Царствия Небесного, поселившиеся в памяти, сияющие оттуда выблеском путеводного маяка.

— Благодарю вас, отец Фома.

— Ну вот, Глебушка, — буднично, уставшим старческим голоском произнес монах, — мы и увидели цену того, что теряем на земле и что приобретаем на Небесах. Слава Богу за всё.

Последние слова старец произнес на своем жестком ложе, куда прилег прямо в подряснике и в валенках. Глеб поклонился ему до пола и вышел из келии, тихо прикрыв за собой дверь. Сам же доплелся до своей комнатки, завалился на бок и, несмотря на усталость, долго еще любовался райскими картинками, всплывающими из памяти, красочными, мелодичными, ароматными.

Эти проблески света из Царства Небесного теперь постоянно утешали Глеба Тапочкина, именно в те минуты, когда он наблюдал человеческое безумие, жадность, уродство; когда над ним издевались самые близкие люди, когда перед глазами проплывали разруха, пыль, грязь, снег, дым горящих торфяников. Дни пролетали необычайно быстро, будто время ускорилось, наступали вечера, томительные и сердитые, когда сверлящие звуки обид, а порой и обычного хамства — лишь слегка касались слуха, не мешая созерцанию райских красот.

После утренней службы, Глеб получил послушание: нужно помочь женщинам с разгрузкой машины. В салоне минивэна его дожидались загруженные со вчерашнего дня мешки. Он перенес груз в служебное помещение в пристройке и встретился лицом к лицу с Олей Кузнецовой, своим бывшим бухгалтером. Оля, как всегда обстоятельно, устроила ему допрос о нынешней жизни, сочувственно покачала головой.

Узнав, что с Оксаной он не развелся, прекрасно зная ее запросы, Оля предложила отобрать для нее одежду из пожертвованной состоятельными благодетелями. Кое-что отложила, но, подумав и покачав головой, велела ждать здесь и никуда не уходить. Пока Глеб занимался сортировкой одежды, пока пил традиционный полуденный чай с дьяконом Борисом, подоспела Оля с кожаной сумкой:

— Вот, Глебушка, возьми и передай всё это Оксане. Думаю, она обрадуется.

— Спаси Господи за милостыню, Оля. Ты настоящий друг.

— Да что ты, уж как ты мне в жизни помог… Тебе спасибо. Оксане привет передавай.

Потом его позвал на требы старенький отец Григорий. Глеб «ассистировал» старику на освящении квартир, автомобилей, соборовании болящих. Пообедать довелось ближе к вечеру, когда их пригласила к столу одна из давних прихожанок храма. После вечерней службы, прихватив кожаную сумку с Олиными подарками, Глеб вернулся домой.

— Бать, денег дай, — с порога потребовал сын, — мне позарез червонец, сегодня отдавать.

Глеб достал из кармана полторы тысячи, которыми поделился с ним отец Григорий и протянул сыну: «Вот бери, всё что есть». Пока сын ворчал на отца, Оксана раскладывала на кровати платья, шляпку, шубку, кофточки, извлеченные из сумки.

— Совсем ты у меня докатился, Тапочкин! — бурчала Оксана. — Барахло от бывшей любовницы в дом таскаешь. Ого, Дольче унд Габбана! Это, пожалуй сойдет. Хотя, конечно, унизительно. А это что: Карло Пазолини, Ловини, Характере какие-то? Хлам, конечно, но не раздетой же ходить.

— Мам, этот… муж твой… только полторы штуки отстегнул. А там в кармашках сумки нет шуршунчиков?

— Сейчас, сынуля, посмотрим. Есть что-то! Ага, целый конверт, да тут и тебе, и мне хватит.

Сын схватил деньги и, не попрощавшись, убежал. Оксана, примеряла одежду и привычно пилила мужа.

— До чего ты меня довел, зануда, обноски с чужого плеча носить приходится. Совсем ты у меня облошарился, муженёк. Слушай, а с чего это вдруг твоя Олечка так расщедрилась, а? Ты, видимо, хорошо угодил ей в вашем церковном подвале, а? Ну да, и в этом деле родной жене объедки всё больше достаются. Вот скотина! Кто? Да Олечка твоя! Она что не знает, что у меня размер больше? Всё по себе судит, доходяга… Ну вот, юбка не лезет… Расшивать теперь придется. Нет, я не пойму, с кем вот я сейчас разговариваю! Со стеной или с мужем законным?..

Тело Глеба Тапочкина оставалось на кухне, где он сам приготовил себе ужин и проглотив яичницу, пил чай и смотрел на иконы. Тело по-прежнему оставалось по адресу постоянной регистрации…

Душа же Глеба со времени произнесения слов «совсем ты у меня докатился…» озарилась сиянием прощения, расправила крылья огненной молитвы и понеслась прочь от Земли, откуда доносились ему вслед затихающие слова унижения и обид.

Летела душа Глеба Тапочкина сквозь черный космос, мимо звездной россыпи, сквозь ангельские сверкающие слои — к желанному Царству любви и света.

Честно говоря, встреча со старцем Фомой и Глебом позволила мне сделать два открытия: 1. Святые по-прежнему есть и будут до конца времен, и 2. Не смотря на дары Божии, которыми осыпан с детства, я так и не стал настоящим христианином, а продолжаю вполне языческое существование, с каждым днем опускаясь всё глубже в ад.