Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

Бросить машину вот так, где попало, было вполне в духе миссис Брекет. Если на улице образовался затор или нельзя проехать на рыночную площадь, будьте уверены — может, не на все сто процентов, но на девяносто уж точно, — что причиной тому машина миссис Брекет. Сама выйдет, где вздумается, а машину бросит, словно скинет с плеч пальто, в уверенности, что кто-нибудь подхватит. И полиция — ничего. Садясь обратно, улыбнется полицейскому, выгнет бровь, вильнет бедрами, забудет одернуть юбку, которая задралась выше колен — если вечером, то гораздо выше, — и укатит, сделав на прощанье ручкой, а полицейский будет рассыпаться ей вслед в извинениях и сорвет зло на других. А случалось, позеленеет от бешенства, даже страшно смотреть — такая невеличка, казалось бы.

Ступая по газону, я сообразил, что дал маху и проскочил дорогу, которая ведет к дому сзади, — мне бы свернуть на выгоны и выехать вдоль проволочной ограды к ферме и кухне, где жила экономка. Но я так давно тут не был, что забыл про это. Подходя к белой парадной двери, я поддел ботинком женскую туфлю — на очень маленькую ножку. Подобрал ее. Я был уже в двух шагах от двери, как вдруг из дома строевым шагом вышла миссис Брекет, стала на крыльце и отрывисто, как сержант на поверке, рявкнула: — Джимми! — глядя при этом в небо, точно рассчитывала своим окриком вернуть оттуда мужа.

Она была босиком, в синей с белым ковбойке, в затасканных джинсах, коротко стриженная белокурая голова растрепана, рот некрасиво, как у мальчишки, кривился, портя хорошенькое личико. Я подошел ближе, протягивая ей туфлю. На ее окрик никто не отозвался. Тут она заметила меня и уставилась на туфлю.

— Вы кто такой? — спросила она. — Что это у вас? Положите на место.

Едва я собрался ответить, как с другой стороны усадьбы заворчал мотор, и по задней дороге зашуршала, отъезжая, машина. Миссис Брекет навострила уши, развернулась и зашагала обратно в дом, но через две минуты выбежала опять и промчалась мимо меня по газону. Вскочила в машину, дала задний ход — и тут увидела, что ей загораживает проезд мой "универсал". Она засигналила — раз, другой; в ответ где-то залилась лаем собака. Миссис Брекет выскочила из машины и напустилась на меня:

— Чего стал, дубина! Убирай к чертям свой тарантас!

Из ее ротика сыпались словечки, какие слышишь в базарный день на площади, где торгуют скотиной. Я не спеша пошел к "универсалу". Сквозь поток брани было слышно, как уносится первая машина — вероятно, она уже выехала на главную дорогу. Я залез в свой "универсал", и мы, сидя теперь лицом к лицу, злобно уставились друг на друга сквозь ветровые стекла. Я подал назад, все время держа ее в поле зрения, лихо съехал вниз по длинной извилистой аллее и взял круто в сторону. Не скрою, мне хотелось покрасоваться. Я умею вести машину на скорости задним ходом и поставить с точностью до дюйма, где требуется. Мне видно было, как меняется выражение ее лица — она в запальчивости гнала прямо на меня, буквально нос к носу. Проезжая мимо, она бросила мне удивленный взгляд и, по-моему, собиралась что-то крикнуть, едва удержалась. Рот открыла, во всяком случае. Штук шесть коров в холодке под деревьями шарахнулись в сторону и врассыпную затрусили по выгону, а над вязами клочьями черной бумаги закружились вспугнутые грачи.

Я, понимаете ли, на свою беду, угодил к Брекетам в разгар очередного семейного скандала. Эти скандалы славились на всю округу. Муж с женой гонялись друг за другом по дому, из окон летели предметы — одежда, обувь, что подвернется. Наш посыльный видел, как один раз оттуда вылетел наружу портативный радиоприемник, включенный на полную катушку, и, не переставая играть, приземлился под розовым кустом. Прислуга, спасаясь бегством, жаловалась в городе, что терпеть это нет сил. Грызлись Брекеты большей частью из-за денег. В городе болтали, что, когда деревенская девушка, которая служила у них в прислугах, вышла замуж, хозяйка подарила ей на свадьбу будильничек ценой в три шиллинга.

Все скандалы разыгрывались по единой схеме. С подъездной аллеи вылетает машина, Живчик за рулем, а через пять минут, на другой машине, летит вдогонку миссис Брекет, и тогда если тебе мила жизнь, то на дороге в радиусе двадцати миль лучше не показываться. Порой все кончалось тихо-мирно где-нибудь в деревенской пивнушке: миссис Брекет сидит в одном углу, Живчик, белый как мел, — в другом, бренчит ей назло на рояле церковные гимны, покуда она не уступит. Бывало и так, что погоня затягивалась дотемна. Живчик, классный автогонщик, лучше ее водил машину; его жена брала лихостью. Ее ничто не могло остановить — был случай, когда она рванула ему наперерез по дорожке через кладбище. Иногда ей удавалось его догнать, но случалось, что она застревала на дороге из-за собственной скаредности. В гараже Бригга звонил телефон: у миссис Брекет кончилось горючее. Ей жалко было залить в бак больше одного галлона.

— Дай ей бог доброго здоровья, — вздыхал Живчик, если с ним заговаривали про эти гонки. — Всегда можно рассчитывать, что у доброй феи вовремя кончится горючее.

Живчик не жаловал женщин. Да вот беда — его "дай бог доброго здоровья" относилось ко всему женскому полу.

— Ну что, доволен? — сказала мне мать, когда я вернулся домой. Я положил на стол трофейную туфлю.

— Видишь, кое-чем разжился.

Мать посмотрела на туфельку долгим взглядом. Я все же сумел добыть что-то у миссис Брекет, и это слегка умалило ее в глазах моей матери.

— Могла бы, я думаю, одеваться получше, имея такую ножку, — сказала она.

Но самое обидное, что, улучив минуту во время гонки, Живчик наведался к матери и получил в обмен на чек двадцать фунтов.

В июне для нас наступают горячие денечки. В июне народ играет свадьбы. Живчик и миссис Брекет, как видно, опять помирились — по крайней мере я раза два видел, как они проезжали по городу вместе. "Погодите, голубчики, — думал я. — Пусть только кончится эта запарка".

В июле я снова отправился к Брекетам. И со мной Рози, та черненькая из нашего кафе, ей нужно было встретить тетку на узловой станции — это, если ехать через Хединг-маунт, еще примерно четыре мили, — и я обещал подкинуть ее туда после разговора с миссис Брекет. Поднимаемся в гору. Рододендроны кругом отцвели, уже и стручки на них побурели. Лужайка перед домом разомлела на припеке. Покой, тишина.

Я оставил Рози с книжкой в машине и складывал в голове первую фразу, как вдруг увидел, что на другом конце широкого газона, у пруда с карасями, стоит на коленях миссис Брекет. Она оглянулась и тоже увидела меня. Идти к ней через весь газон или ждать? Я решил идти, но она поднялась и сама пошла ко мне. Одеваться могла бы получше, в этом моя мать была права. Сейчас на ней было бумажное аляповатое платье помидорного цвета, по виду с чужого плеча, а под ним — ничего. Почему, не знаю, но у меня помутилось в глазах — то ли оттого, что я торчал неподвижно, а она приближалась, то ли от тревоги, что не так начну разговор, или от этих голых белых рук, и походочки с ленцой, и пронзительного взгляда. Словом, когда она очутилась в двух шагах, сердце во мне оборвалось, глотку перехватило и голова пошла кругом. Сто раз видел, как она колесит по городу, да и последняя наша встреча крепко засела в памяти, но как-то не довелось до сих пор разглядеть ее толком. Остановилась, а мне мерещится, что не стоит она, а подступает вплотную ко мне, проходит насквозь. Чувствую, руки отнимаются… Ей забавно было, что меня так разобрало.