Джуно Диас - Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

Потом, затянувшись, он сказал:

– Прошу прощения, Джуниор, но меня привела к тебе некая сверхзадача. Хочу просить тебя об одолжении.

– Да о чем угодно, братан. Выкладывай.

Ему нужны были деньги на залоговый депозит, он присмотрел себе квартирку в Бруклине. Я должен был задуматься – Оскар никогда и ни у кого не просил в долг, – но не задумался, из кожи вылез, но денег для него добыл. Моя больная совесть.

Мы выкурили косяк и поговорили обо мне и Лоле, о наших с ней проблемах.

– Тебе не следовало вступать в плотские отношения с той парагвайкой, – заметил он.

– Знаю, – сказал я, – знаю.

– Она любит тебя.

– Знаю.

– Почему тогда ты ей изменяешь?

– Знал бы, проблемы бы не существовало.

– Может, тебе стоит с этим разобраться? – Он встал.

– Ты не дождешься Лолы?

– Мне нужно возвращаться в Патерсон. У меня свидание.

– Прикалываешь меня?

Он покачал головой, хитрый сукин сын.

Я спросил:

– Она красивая?

Он улыбнулся:

– Красивая.

В субботу он исчез.

В предыдущий раз, когда он летел в Санто-Доминго, всплеск аплодисментов его напугал, но сейчас он был подготовлен, и, когда самолет приземлился, хлопал так, что едва ладони себе не отбил.

Выйдя из аэропорта, он тут же позвонил Клайвзу и час спустя друган приехал, застав его в окружении такситас, норовивших затащить его в свои авто.

– Брат во Христе, – сказал Клайвз, – что ты здесь забыл?

– Древние духи, – очень серьезно ответил Оскар, – не дают мне покоя.

Они припарковались напротив ее дома и почти семь часов ждали, пока она появится. Клайвз пытался отговорить его, но он не слушал. Затем приехала она на «патфайндере». Ивон выглядела похудевшей. У Оскара схватило сердце, как схватывает больную ногу, и мелькнула мысль, а не бросить ли все это, не вернуться ли в Дон Боско и дальше как-то управляться со своей убогой жизнью, но вот она вышла из машины так, словно весь мир на нее смотрел, и это решило дело. Он опустил оконное стекло. Ивон, позвал он. Она остановилась, прикрыла глаза ладонью, как козырьком, и наконец узнала его. И тоже произнесла его имя: Оскар . Он рванул дверцу, подошел к ней и обнял.

Какими словами она его встретила? Ми амор , ты должен сейчас же уехать.

Стоя посреди улицы, он поведал ей все как есть. Сказал, что любит ее и что, да, его немного покалечили, но сейчас он в порядке, и если они проведут вместе хотя бы одну неделю, одну короткую неделю, он окончательно выздоровеет и сможет принять все, что уготовила ему судьба, и она ответила: я не понимаю, и он опять сказал, что любит ее больше Вселенной и такое чувство не смахнешь с себя, как пылинку, поэтому, прошу, давай уедем вместе ненадолго, ты зарядишь меня своей силой, и тогда я оставлю тебя навсегда, если ты того пожелаешь.

Может, она и любила его, не безоглядно, конечно, но все-таки. Может, в глубине души ей и хотелось бросить спортивную сумку на бетон и сесть с ним в такси. Но за свою жизнь она хорошо узнала мужчин вроде капитана, в Европе ей целый год пришлось работать под началом таких молодцев, прежде чем, подзаработав, она сумела освободиться от их опеки. Знала также, что в ДР развод с копом равноценен пуле в лоб. Спортивной сумке не суждено было ночевать на улице.

– Я позвоню ему, Оскар, – сказала она с некоторой горечью. – Так что, будь добр, уезжай, прежде чем он сюда явится.

– Я никуда не уеду.

– Уезжай, – сказала она.

– Нет, – ответил он.

Он отправился в дом абуэлы (ключ он сохранил). Капитан прибыл часом позже, долго сигналил, врубал сирену, но Оскар и не думал выходить к нему. Он достал фотографии Ла Инки и сидел, перебирая их одну за другой. Когда пришла Ла Инка из пекарни, он сидел за кухонным столом и что-то писал.

– Оскар?

– Да, абуэла , – сказал он, не поднимая головы. – Это я.

Это трудно объяснить, написал он потом сестре. А то. Еще как трудно.

На протяжении двадцати семи дней он делал только две вещи: трудился над своей книгой и преследовал ее. Сидел перед ее домом, звонил ей на пейджер, ходил во «Всемирно знаменитый клуб на реке», где она работала, шел в супермаркет, когда она отъезжала от дома, – а вдруг ей понадобились продукты. В девяти случаях из десяти в супермаркет она не заглядывала. Соседи, завидев его на тротуаре, качали головами и говорили: гляньте на этого локо , дурачка.

Сперва она была в диком беспросветном ужасе. Отказывалась к нему приближаться, не разговаривала с ним, проходила мимо как чужая, а когда он впервые пришел в клуб «На реке», она так испугалась, что споткнулась в танце. Он понимал, что пугает ее до умопомрачения, но не мог остановиться. К десятому дню, однако, даже ужас приедается, и теперь, когда он шел за ней по проходу в клубе или улыбался ей, она шипела: пожалуйста, Оскар, иди домой.

Ей становилось дурно, когда она видела его, и дурно, когда не видела; как она призналась ему позже, тогда ее охватывала твердая уверенность: Оскара уже убили. Он подсовывал длинные страстные письма под ее ворота, написанные по-английски, и единственный отклик, который он получил, – звонки от капитана и его дружков с угрозой изрубить его на куски. После каждого телефонного наезда он записывал время и звонил в посольство, сообщая, что офицер такой-то грозит его убить, и не могли бы вы помочь.

Надежда не покидала Оскара: ведь если бы она действительно хотела от него избавиться, заманила бы его на какой-нибудь пустырь и позволила капитану с ним разделаться. Если бы она захотела, его перестали бы пускать в клуб. Но ничего подобного она не сделала.

Как же хорошо ты танцуешь, написал он в письме. А в другом изложил свои планы: он женится на ней и заберет ее в Штаты.

Она начала отвечать короткими торопливыми записками, передавала их Оскару в клубе или отсылала по почте на адрес Ла Инки. Умоляю, Оскар, я не сплю уже неделю. Не хочу, чтобы тебя изуродовали или убили. Уезжай домой.

Но, прекрасная девушка, та, что прекрасней всех на свете, написал он в ответ, это и есть мой дом.

В твой настоящий дом, ми амор.

У человека не может быть два дома, разве не так?

В девятнадцатый вечер Ивон просигналила у его дома и он отложил ручку, зная, что это она. Потянувшись через сиденье, она отперла дверцу и, когда он сел и попытался ее поцеловать, сказала: пожалуйста, прекрати. Они двинули в Ла-Роману, где у капитана вроде бы не было приятелей. Развитие событий они не обсуждали, он сказал лишь: мне нравится твоя новая стрижка, и она рассмеялась и заплакала, а затем: правда? А тебе не кажется, что с такой прической я выгляжу дешевкой?

Ты и дешевизна – вещи несовместные, Ивон.

Что мы могли сделать? Лола летала к нему, упрашивала вернуться, говорила, что из-за Ивон, если он ее получит, его прикончат; он выслушал сестру и сказал очень спокойно, что она не понимает, что стоит на кону. Отлично понимаю, взвилась Лола. Нет, печально возразил он, не понимаешь. Абуэла применяла к нему всю власть, какой располагала, и даже повышала голос, но он уже не был тем мальчиком, которого она знала прежде. Что-то в нем изменилось. Он сам обрел власть.