Мариуш Вилк - Дом над Онего

Конда, 1 сентября 2003

После долгого молчания я будто вынырнул из глубин Онего, оставив в его изумрудном полумраке безмолвных призраков.

Генрих Эльзенберг [1] Генрих Эльзенберг (1887–1967) — польский философ. Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, примеч. пер . , один из тех авторов, с которыми я никогда не расстаюсь, записал 5 мая 1936 года в своем дневнике, что реальность, пережитая индивидуально и не отраженная в сознании другого человека, не существует.

Быть может, творчество и есть один из способов упрочить собственную реальность?

2 сентября

Прежде всего объясню в нескольких словах, почему мой дневник надолго исчез со страниц газеты «Жечпосполита» [2] С 1995 г. Мариуш Вильк был аккредитованным корреспондентом при МИДе России. Его «Северный дневник» печатался на страницах журнала «Культура» в Париже, а после смерти главного редактора Ежи Гедройца, когда журнал был закрыт, — в литературном приложении к газете «Жечпосполита» «Плюс-Минус». .

Так вот, весной прошлого года — едва начал таять лед — я перебрался в другую точку России. Прожив десять лет у полярного круга, покинул Белое море — Соловецкие острова — и поселился на берегу Онежского озера, в старом бревенчатом доме в деревне Конда Бережная.

Причин тому три.

Во-первых, в последнее время на Соловках сделалось шумновато (туристы, бизнес, политика), а я люблю тишину, о которой отец Людовик (Томас Мертон [3] Томас Мертон (1915–1968) — американский поэт, монах-траппист, богослов, преподаватель, публицист. ) говорил, что пока мы не научимся ее слушать, не сумеем сказать ничего существенного.

Во-вторых, тему Соловков я исчерпал, а в качестве жизненного пространства острова исчерпали себя сами.

В-третьих, я полюбил Карелию, ее глаза цвета Онего и таящуюся в них глубину, и вдруг понял, что быть в двух местах невозможно. В двух местах можно лишь бывать.

Поэтому я и поселился в Заонежье.

В моей жизни изменилось многое:

вид из окна (теперь по утрам я заглядываю в Онего) и запахи во дворе (вместо ламинарии пахнет дикой мятой);

рыба на столе (вместо трески или сельди — лосось, палия, форель) и гости за столом (чаще местные мужики, чем польские туристы);

отношение к орудиям труда (ноутбуку предпочитаю добрый колун) и к самому труду, ведь труд каменщика, как утверждал Александр Блок, не отличается от труда поэта.

Телевизор я не смотрю!

Радио не слушаю!

Газет не читаю!

Засыпаю не под шум Белого моря, а под шепот тополей и плеск Онежского озера. Второго по величине в Европе.

Словом — здесь я живу иначе. И чуть более неспешно.

Ведь вступать в картину за окном надо постепенно, чтобы уловить игру света на воде — в зависимости от времени года, облачности и часа. И запахи во дворе лучше постигать неторопливо, чтобы не трепаться об анаше, завидев обычную коноплю.

И с людьми надо сперва познакомиться — чтобы понять не только то, о чем они говорят спьяну, но и о чем молчат на трезвую голову. И лишь потом можно обо всем этом писать.

Вот почему мне пришлось сделать паузу.

11 сентября

Самодисциплина — одна из составляющих подлинной свободы человека

С утра дует шалонник (юго-западный ветер). Онего то и дело встает на дыбы и несется ко мне белыми гребешками волн. От ледяной воды перехватывает дыхание, Тело, еще вялое после сна и теплой постели, моментально коченеет — не помогает даже быстрый кроль. Выхожу на берег — волны сбивают с ног. Просто море…

Долго растираю жестким полотенцем живот, ноги, руки и плечи, чтобы вернуться в собственное тело, несколько глубоких вдохов, приветствую солнце и сажусь за работу.

«Желающий писать, — наставлял Цай Юн [4] Цай Юн (133–192) — китайский каллиграф, крупнейший мастер стиля бафэнь; математик, астроном, музыкант. В конце периода Хань искусство каллиграфии достигает необычайно высокого уровня, становясь областью изящных искусств, что было связано, в частности, с усовершенствованием кисти. , известный мастер эпохи Хань, автор первого в Поднебесной трактата об искусстве каллиграфии, — сядь удобно, успокой мысли, не сковывай их, не ищи слов, не задерживай дыхание, водвори дух свой вглубь себя, и тогда, вне всяких сомнений, письмо твое выйдет превосходным».

Еще одна причина моего длительного отсутствия на страницах газеты «Жечпосполита» — электричество.

Да-да! — в Конде Бережной, когда я там поселился, не было света. А я без компьютера — ни бэ ни мэ. Увы, отвык писать рукой. Так что первым делом пришлось проводить электричество.

Это означало: поставить шесть столбов высокого напряжения от главной линии к подстанции в деревне и еще два — от подстанции к моему дому, смонтировать и заземлить саму подстанцию, протянуть сотни метров провода, сделать проводку в доме и все официально зарегистрировать.

Легко сказать…

Каждый, кто хоть немного знаком с русской глубинкой, поймет, какая это канитель — беготня из кабинета в кабинет, от начальника к начальнику, каждый из которых функционирует согласно неписаному закону: чем ниже должность и чем дальше от центра, тем чиновнику страшнее принимать решения. Сколько пришлось подать заявлений, подписать документов, поставить печатей! Сколько дать «на лапу»…

Кроме того, каждый, кто хоть раз имел дело с русским мужиком, представляет, сколько пришлось возиться с рабочими, чтоб довели дело до конца — у них ведь если не запой, то сенокос… Скольких часов стоило ожидание, скольких рублей — взятки, скольких нервов — безалаберность! А уж сколько водки — похмелье…