Дэвид Лодж - Хорошая работа

(Робин расправляет простыню на кровати, встряхивает и стелет одеяло. Садится за туалетный столик, энергично расчесывает волосы — копну медных кудрей, причем кудрей естественного происхождения и жестких, как стальная проволока. Можно было бы сказать, что кудри — ее главное украшение, хотя Робин тайком мечтает о чем-нибудь более скромном и послушном, о волосах, которые можно причесать и уложить по-разному, в зависимости от настроения: стянуть на затылке в тугой пучок, как у Симоны де Бовуар, или позволить им спадать на плечи пышным облаком в стиле прерафаэлитов. Но увы, она ничего не может поделать со своими кудрями, разве что снова и снова безжалостно укорачивать их, подчеркивая тем самым, насколько они не соответствуют ее характеру. Ее тип лица вполне позволяет носить короткую стрижку, хотя законченные педанты сказали бы, что серо-зеленые глаза Робин слишком близко посажены, а нос и подбородок на сантиметр крупнее, чем Робин хотелось бы. Теперь она втирает в кожу лица увлажняющий крем, чтобы защитить ее от вредного воздействия влажного морозного воздуха, мажет губы гигиенической помадой и наносит на веки немножко зеленых теней, обдумывая вопрос о смене точек зрения в романе Чарльза Диккенса «Тяжелые времена» (1854). Ее немудреная косметическая программа закончена, Робин надевает плотные темно-зеленые колготки, широкую твидовую юбку коричневого цвета и толстый, крупной вязки свитер из оранжевой, зеленой и коричневой пряжи. Обычно Робин предпочитает свободную одежду темных тонов из натуральных тканей, чтобы не делать свое тело объектом сексуального внимания. Кроме того, такой покрой маскирует маленький размер груди и довольно широкие для ее роста бедра. Таким образом, удовлетворены и мировоззрение, и тщеславие. Стоя у окна, Робин созерцает свой образ в длинном зеркале и приходит к выводу, что результат чуть мрачноват. Она роется в шкатулке с брошками, бусами и серьгами, перемешанными со значками, выражающими поддержку самым разным общественным движениям — «В поддержку шахтеров», «Боремся за рабочие места», «За легализацию марихуаны», «Право выбора для женщины», — и останавливается на серебряной брошке с изящно переплетенными символами Национал-демократической партии и инь. Прикалывает ее на грудь. Достает из нижнего ящика гардероба модные высокие ботинки темно-коричневой кожи и присаживается на край кровати, чтобы обуться.)

Когда кембриджская буря все же утихла, стало понятно, что победу одержали реакционеры. Университетская комиссия провела расследование по поводу увольнения молодого преподавателя и вынесла вердикт: административного злоупотребления не было допущено. Преподаватель же уехал, чтобы занять более доходное и престижное место в каком-то другом университете. Его друзья и сторонники притихли либо уволились и отправились работать в Америку. Один из представителей второй группы, напившись на собственных проводах, посоветовал Робин тоже сматываться из Кембриджа.

— Эта шарашка выдохлась, — заявил он, имея в виду, что Кембридж многое потеряет с его уходом. — Во всяком случае, ты никогда не получишь здесь работу. Ты замазана, Робин.

И Робин решила, что не станет проверять правоту его слов. Ее исследовательская практика подходила к концу, и ей не улыбалась перспектива еще год «задаваться целью», будучи внештатным куратором выпускников и живя на то, что подкидывают родители. Она стала искать работу за пределами Кембриджа.

Но работы не было. Пока Робин увлекалась проблемами современного литературоведения и их влиянием на английский факультет Кембриджского университета, консервативное правительство миссис Тэтчер, избранное в 1979 году и получившее от избирателей наказ сократить расходы на общественные нужды, взялось за потрошение системы высшего образования. Все университеты пришли в смятение, столкнувшись с резким сокращением государственных ассигнований. Вынужденные уменьшить преподавательский состав аж на двадцать процентов, они пытались уговорить как можно большее число сотрудников поскорее выйти на пенсию и заморозили все вакансии. Робин считала, что ей крупно повезло: она получила работу на семестр в одном из лондонских колледжей и должна была заменить женщину, ушедшую в декретный отпуск. Потом был ужасный период: почти на год Робин осталась без работы и каждую неделю тщетно штудировала страницы приложения к «Таймс» в поисках вакансии лектора по английской литературе XIX века.

Мысль о том, чтобы посвятить себя ненаучной карьере, которой раньше у Робин даже не возникало, теперь приходила все чаще, вызывая страх, смятение и растерянность. Конечно, теоретически она знала о том, что можно жить и вне университетов, но совершенно не представляла себе этой жизни, как, впрочем, и Чарльз, и родители Робин. Ее младший брат Бэзил, учившийся на последнем курсе Оксфорда, поговаривал о том, чтобы найти работу вне университета, но Робин считала, что это пустые разговоры, порожденные либо страхом перед экзаменами, либо комплексом профессорского сынка. Когда она представляла себе, что работает в каком-нибудь офисе или банке, у нее в голове тут же возникала пустота. Как будто сломался проектор, и перед тобой пустой белый экран. Впрочем, можно было пойти преподавать в школу, но для этого нужно пройти мучительную процедуру получения сертификата. Или работать в частном секторе, но на это у Робин имелись возражения идеологического характера. И уж как пить дать, преподавание английской литературы в школе ежедневно напоминало бы Робин о том, насколько приятнее учить тому же самому взрослых людей.

В 1984 году, когда Робин уже начала впадать в отчаяние, появилась вакансия в Раммидже. Профессор Филипп Лоу, глава Английской кафедры, был избран деканом Факультета Изящных Искусств сроком на три года. И поскольку появление новых обязанностей, добавившихся к делам по заведованию кафедрой, почти лишило его возможности заниматься с выпускниками, ему по традиции разрешалось временно назначить на это место преподавателя из числа сотрудников с низкой зарплатой. Такое назначение получило изящное название «утешение декана». Было объявлено, что Раммиджу на три года требуется лектор по английской литературе. Робин подала заявку, пришла на собеседование вместе с четырьмя такими же отчаявшимися и высококвалифицированными кандидатами и получила это место.

Победа! Ликование! Глубочайшие вздохи облегчения. Чарльз встречал Робин у поезда из Раммиджа, держа в руках бутылку шампанского. Предстоящие три года казались достаточным сроком для того, чтобы купить в Раммидже маленький домик (отец Робин выделил деньги на задаток), а не снимать его. Кроме того, Робин была почти уверена в том, что так или иначе она сумеет закрепиться в Раммидже по истечении ее временного назначения. Уж за три-то года она себя проявит. Робин знала, что она хороший преподаватель, а незадолго до описываемых событий пришла к выводу, что она лучше большинства своих коллег — более инициативна, более энергична, более плодовита. Когда Робин появилась в Раммидже, на ее счету было несколько статей и обзоров, опубликованных в научных журналах, а вскоре ее слегка переработанные тезисы появились и в другом престижном издании. Публикация называлась «Рабочая муза: Повествование и конфликт в рабочем романе» (заголовок был навязан издателями, а подзаголовок Робин придумала сама) и представляла собой восторженный, хоть и несколько сумбурный материал обзорного характера. Издатели заказали Робин книгу под условным названием «Домашние ангелы и несчастные женщины: Женщина как признак и продукт викторианской прозы». Робин была известным и добросовестным преподавателем, на чьи факультативы по женской прозе записывалось рекордное число студентов. Она умело справлялась и с административными обязанностями. Ее попросту не отпустят, когда пройдут эти три года, разве не так?