Дэвид Лодж - Хорошая работа

— Если мистер Уилкокс готов пожертвовать выходными, я, право, думаю, что… — Лоу умоляюще взглянул на Робин. — Вице-канцлер очень заинтересован.

Робин вспомнила о своем отчете ТФИИРУ и о том, что он может помочь ей получить постоянную работу в Раммидже.

— По-моему, у меня нет выбора. Я права? — спросила она.

— Прекрасно! — обрадовался Лоу и облегченно вздохнул. — В таком случае, мистер Уилкокс, передаю вас в умелые руки Робин. Конечно, в метафорическом смысле. Ха-ха! — Они с Уилкоксом обменялись рукопожатиями, и Лоу исчез на кафедре. Робин провела Вика в свой кабинет.

— Я расцениваю все это как закулисные интриги, — сказала она, когда они остались одни.

— Ты о чем?

— Только не надо делать вид, что тебе безумно интересно узнать, как работает кафедра английской литературы.

— Напротив, мне очень интересно. — Он осмотрелся. — Ты прочитала все эти книги?

— Когда я впервые приехала в «Принглс», ты продемонстрировал мне абсолютное презрение к моей работе.

— Я был зол, — ответил Вик. — Из-за Теневого Резерва.

— По-моему, ты устроил все это ради того, чтобы увидеть меня, — сказала Робин. Она со стуком водрузила на стол свою сумку и стала вынимать из нее книги, папки и тетради.

— Я хотел посмотреть, чем ты занимаешься, — объяснил Вик. — Я хочу учиться. Я прочитал те книги, о которых ты говорила — «Джен Эйр» и «Меркнущие высоты».

На такую приманку Робин не клюнуть не могла.

— И что ты о них думаешь?

— «Джен Эйр» мне понравилась. Правда, немножко затянуто. А в «Меркнущих высотах» я запутался — кто есть кто?

— Это сделано намеренно.

— Правда? А зачем?

— Одни и те же имена возникают в разных сочетаниях и в разных поколениях. Кэтти-старшая, урожденная Кэтрин Эршоу, в браке становится Кэтрин Линтон. Кэтти-младшая, то есть Кэтрин Линтон, в первый раз выходит замуж за Линтона Хатклифа, сына Изабеллы Линтон и Хатклифа, и становится Кэтрин Хатклиф, а по второму мужу — Хейртону Эршоу — превращается в Кэтрин Эршоу. Иными словами, в конце жизни она носит имя своей матери — Кэтрин Эршоу.

— Тебе бы поучаствовать в конкурсе «Выдающийся ум», — сказал Вик.

— Это действительно сбивает с толку, особенно учитывая сдвиги во времени, — продолжала Робин, — но именно это и делает «Меркнущие высоты» столь выдающимся романом той эпохи.

— Я так не думаю. Многим он понравился бы больше, не будь он таким мудреным.

— Трудности генерируют смысл. Они заставляют читателя больше работать головой.

— Но чтение — это противоположность работы, — возразил Вик. — Книги читают, приходя домой с работы, чтобы отдохнуть.

— У нас здесь, — сказала Робин, — чтение и есть работа. Чтение — это производство, а производим мы смысл.

В дверь постучали, потом она медленно приоткрылась, и в комнату просунулась голова Мерион Рассел, похожая на пальчиковую куклу. Она похлопала глазами на Робин и Вика, после чего исчезла. Дверь снова закрылась, из коридора послышались шуршание и шорохи, как будто там хозяйничали мыши.

— У меня десятичасовой семинар, — объяснила Робин.

— Ты обычно начинаешь работать в десять?

— Я никогда не прекращаю работать, — сказала Робин. — Когда я не работаю здесь, я работаю дома. Это тебе не завод. Мы не включаемся и не выключаемся. Сядь вон в том углу и постарайся как можно меньше бросаться в глаза.

— А о чем будет семинар?

— Теннисон. Вот, возьми, — она протянула ему сборник Теннисона, дешевое старенькое издание с сентиментальными картинками, которое еще студенткой купила в букинистическом магазине и пользовалась им много лет, до тех пор, пока не вышло аннотированное лонгменовское издание.

Робин подошла к двери и открыла ее.

— Пожалуйста, проходите, — радушно пригласила она студентов.

На сей раз настала очередь Мерион Рассел открывать семинарскую дискуссию — она должна была зачитать небольшое сообщение по теме, выбранной из старого списка экзаменационных вопросов. Но когда студенты вошли в кабинет и расселись вокруг стола, Мерион среди них не оказалось.

— А где Мерион? — спросила Робин.

— Ушла в туалет, — ответила Лаура Джонс, крупная рослая девушка в спортивном костюме, совмещавшая обучение на Физкультурном факультете и Факультете Изящных Искусств, чемпионка Университета по толканию ядра.

— Она сказала, что плохо себя чувствует, — добавила Хелен Лоример, у которой ногти были покрыты зеленым лаком — в тон волосам, а в уши вдеты пластмассовые сережки: улыбающаяся мордашка в одном ухе, грустная — в другом.

— Она дала мне свой доклад, чтобы я его прочитал, — сообщил Саймон Бредфорд, худощавый молодой человек с тоненькой бородкой и в очках с толстыми стеклами.

— Подождите меня, — сказала Робин, — пойду посмотрю, что с ней случилось. Да, кстати, это мистер Уилкокс, он присутствует на занятиях по программе в честь Года Промышленности. Надеюсь, все вы знаете, что этот год объявлен Годом Промышленности? — Студенты смотрели на нее безо всякого интереса. — Попросите мистера Уилкокса, чтобы он вам рассказал. — И Робин вышла из комнаты.

Она обнаружила Мерион Рассел в женском туалете для преподавателей.

— Что случилось, Мерион? — спросила Робин. — Предменструальное недомогание?

— Тот человек… — отозвалась Мерион Рассел. — Это ведь он был на заводе, да?

— Да.

— Что он здесь делает? Пришел жаловаться?

— Конечно, нет. Просто присутствует на семинаре.

— Зачем?

— Долго объяснять. Пойдемте, все вас ждут.

— Я не могу.

— Почему?

— Мне стыдно. Он видел меня в одном белье.

— Он вас не узнает.

— Нет, узнает.

— Нет, не узнает. Вы выглядите совершенно иначе.

На Мерион в тот день были широкие шаровары и огромного размера футболка с портретом Боба Гелдофа, стилизованного под Христа.

— О чем у вас доклад?

— О борьбе оптимизма и пессимизма в лирике Теннисона, — сказала Мерион.

— Ну, так пошли. Послушаем его.

Если Вик и объяснял оставшимся трем студентам, что такое Год Промышленности, он был предельно лаконичен: когда Робин и Мерион Рассел вернулись в кабинет, там уже было тихо. Вик листал сборник Теннисона, а студенты смотрели на него, как кролики на великолепного горностая. Вик бросил взгляд на вошедшую Мерион, но, как Робин и предсказывала, не узнал ее.

Мерион стала монотонно и тихо читать свой доклад. Все шло гладко до тех пор, пока она не сказала, что строка из «Локсли Холл» — «Пусть огромный мир помчится по желобкам перемен» — напоминает нам о железных дорогах викторианской эпохи. Вик поднял руку.

— Да, мистер Уилкокс? — сказала Робин так приветливо, как только смогла.

— Наверно, он думал скорее о трамваях, чем о поездах, — заметил Вик. — Колеса поезда не ездят по желобкам.