Сол Беллоу - Герцог

— Mauvais temps, eh chéri? [168] Плохие времена — а, дорогой? ( фр. ) — говорила она и незамедлительно начинала развлекать его. Она снимала с него дрянные ботинки, отчитываясь в своих похождениях. Очаровательные дамы, исповедующие «христианскую науку», пригласили ее на концерт в «Клойстерс» [169] Музей средневекового искусства, филиал музея Метрополитен. . Она видела два фильма подряд в «Талии» с Даниэль Дарье, Симоной Синьоре, Жаном Габеном et Гарри Баувау [170] Генри Бауэр, сыгравший роль Порфирия Петровича во французской экранизации «Преступления и наказания». . Японо-американское общество пригласило ее в здание ООН, она вручала там цветы низаму Хайдарабада. Благодаря японской торговой миссии она повидала также господина Насера и господина Сукарно и заодно государственного секретаря и президента. Сегодня вечером она идет в ночной клуб с министром иностранных дел Венесуэлы. Мозес приучил себя не брать под сомнение ее слова. Имелась фотография, на которой она, красивая и смеющаяся, сидит в ночном клубе. Имелся автограф Мендес-Франса на меню. Ей бы в голову не пришло попросить Герцога сводить ее в «Копакабану». Слишком она уважала его серьезность.

— T’es philosophe. О mon philosophe, mon professeur d’amour. T’es très important. Je le sais [171] Ты философ. О мой философ, мой профессор любви. Ты очень важный. Я это знаю ( фр. ) . — Она ставила его выше королей и президентов.

Ставя чайник, она продолжала выкрикивать из кухни новости. Из-за трехногой собаки грузовик сбил тележку. Таксист хотел отдать ей попугая, но с кошками в доме это опасно. Она не могла взять на себя такую ответственность. Старуха-нищенка — vieille mendiante — поручила купить ей «Таймс». Ничего другого бедняжке не нужно — только утренняя «Таймс». Полицейский пригрозил Соно повесткой за неосторожный переход. Мужчина эксгибиционировал за колонной в метро. — У-у-ух, c’était honteux — quelle chose! — Выносом рук она показывала величину. — Одна фута, Мозо. Trés laide [172] …Стыд какой — такая штука! (…) Очень безобразная ( фр. ). .

— Са t’a plu [173] Тебе понравилось ( фр. ). , — улыбнувшись, говорил Мозес.

— О нет, нет, Мозо! Elle était vilaine [174] Она была гадкая ( фр. ). . — Картинно полулежа в сломанном кресле с откинутой спинкой, Мозес ласково и недоверчиво, пожалуй, смотрел на нее. Жар, в который его бросало по пути сюда, уже не накатывал. Даже запахи оказывались терпимее, чем он ожидал. Меньше ревновали к нему кошки. Давались погладить. Он стал привыкать к их сиамским воплям, в которых дикости и оголодалости было побольше, чем в мяуканье американских кошек.

Потом она говорила: — Et cette blouse — combien j’ai рауé? Dis-moi [175] Вот эта блузочка — сколько я заплатила? Ну-ка скажи ( фр. ). .

— Ты заплатила… сейчас… ты заплатила три доллара.

— Нет, нет, — кричала она. — Шестьдесят sen. Solde! [176] Центов ( испорч. англ. ). Распродажа! ( фр. )

— Не может быть! Эта вещь стоит пять долларов. Ты самая везучая покупательница в Нью-Йорке.

Польщенная, она зажигала прищуренный глаз и снимала с Мозеса носки, растирала ноги. Несла ему чай, подливала двойную дозу «Чивас ригла». Для него она держала все только лучшее. — Veux-tu омлет, chéri-koko. As-tu faim? [177] Хочешь (…), дорогой птенчик? Ты ведь голоден? ( фр. ) — Холодный дождь хлестал обезлюдевший Нью-Йорк суровыми зелеными розгами. Когда я прохожу мимо агентства «Северо-Запад — Восток», меня всегда подмывает узнать, сколько стоит билет до Токио. Омлет она поливала соевым соусом. Герцог подкреплялся. Все было соленое. Он выпивал неимоверное количество чая.

— Мы купаемся, — говорила Соно и начинала расстегивать его рубашку. — Tu veux? [178] Пойдем? ( фр. )

От пара — чай, ванна — отставали обои, обнажая зеленую штукатурку. Сквозь золотистое кружево радиоприемника звучала музыка Брамса. Кошки загоняли под стулья креветочью скорлупу.

— Oui — je veux bien [179] Да, конечно ( фр. ). , — говорил он.

Она шла пустить воду. Он слышал, как она распевала, прыская на воду сиреневым составом и высыпая пенящийся порошок.

Интересно, кто сейчас трет ей спину.

Соно не ждала от меня особых жертв. Ей было не нужно, чтобы я работал на нее, обставлял квартиру, ставил на ноги детей, вовремя приходил к обеду или открыл ей счет в ювелирных магазинах: ей всего-то и нужно было, чтобы время от времени я приходил. Но есть уроды, которые отворачиваются от подарков судьбы, предпочитая грезить о них. Забавен и чист был наш идиш-французский диалог. Я не слышал от нее ущербной правды и грязной лжи, каких наслушался на родном языке, и ей вряд ли могли навредить мои простые повествовательные предложения. Только ради одного этого иные покидают Запад. А мне предоставили это в Нью-Йорке.

Банный час не всегда проходил гладко. Случалось, Соно производила осмотр, ища следы неверности. От любви, по ее глубокому убеждению, мужчины худеют. — А-а! — говорила она. — Tu as maigri. Tu fais amour? [180] Ты похудел. Ты занимался любовью? ( фр. ) — Он отрицал, она, все так же улыбаясь, мотала головой, сразу отяжелев и огрубев лицом. Она отказывалась верить. Но она была отходчивая. Снова повеселев, она сажала его в ванну и забиралась ему за спину. Снова она распевала или, дурачась, гортанно отдавала команды. В общем, мир восстанавливался. Они мылись. Она просовывала вперед ноги, он мылил их. Зачерпнув пластиковой миской воды, она поливала ему на голову. Спустив воду, она открывала душ ополоснуться, и под дождиком они улыбались друг другу. — Tu seras bien propre, chéri-koko [181] Ты будешь очень чистый, дорогой птенчик ( фр. ). .

Да, она меня содержала в образцовой чистоте. Приятно и грустно было вспоминать все это.

Вытирались они махровыми полотенцами с 14-й улицы. Она облачала его в кимоно, целовала в грудь. Он целовал ее ладони. У нее были нежные, трезвые глаза, иногда вовсе без огонька; она знала, в чем ее сила и как ее усилить. Она усаживала его в постель, приносила чай. Ее сожитель. Они сидели, поджав ноги, прихлебывая из чашечек, рассматривали ее рисованные свитки. Дверь на засове, телефон выключен. Соно трепетно тянулась к нему, касалась щеки припухлыми губами. Они помогали друг другу выбраться из восточных облачений. — Doucement, chéri. Oh, lentement. Oh! [182] Нежнее, дорогой. Помедленнее ( фр. ). — Она закатывала глаза так, что были видны одни белки.

Однажды она взялась толковать мне о том, что землю и планеты увлекла с солнца пролетавшая звезда. Как если бы труси́вший пес стряхнул с куста целые миры. И в этих мирах завелась жизнь, а в ней подобные нам души. И даже больше чудаки, чем мы с тобой, сказала она. Мне понравилось, хотя я не все у нее понял. Из-за меня, я знал, она не возвращается в Японию. Из-за меня ослушалась отца. У нее умерла мать, но Соно помалкивала об этом. А однажды сказала: — Je ne crains pas la mort. Mais tu me fais souffrir, Moso [183] Я не боюсь смерти. Но ты заставляешь меня страдать, Мозо ( фр. ). . Я не звонил ей целый месяц. Она второй раз перенесла пневмонию. Никто к ней не приходил. Ослабевшая, бледная, она плакала и говорила: — Je souffre trop [184] Я слишком страдаю ( фр. ). . — Но успокоить себя не дала: до нее дошло, что он видится с Маделин Понтриттер.