В. Виджани - Мечта

За окном кружился печальный московский снег. Мое дерево еще не до конца потеряло листья. Пожухшие и сухие, они дрожали от ветра, едва держась на тонких хилых черенках. Хлопнула форточка. Поежившись, я натянула на себя тонкое больничное одеяло. За окном разворачивался целый спектакль: порывистый, шальной ветер на мгновение прильнул к дереву и, качнув его, все же сорвал последние листья. Они поддались невидимой мелодии и понеслись вместе со снежинками, создавая разноцветные воронки. Свежая акварель растекалась по стеклу, словно чья-то незримая кисть, наполненная охрой и белилами, коснулась влажной поверхности и растеклась по ней, вовлекая в себя новые и новые оттенки.

В детстве я часто одушевляла предметы — так было легче переваривать ежедневные открытия. О них стоило рассказывать краскам, уж они-то умели выложить на бумагу незамысловатые сюжетцы…

Улыбнувшись, я дала себе слово, что, как только зима соберется покинуть окно моей палаты, я обязательно поправлюсь. С этой мыслью я задремала.

Меня разбудил запах духов, острый и горький, похожий на тот страшный день с погибшим кузнечиком, стеклянной травой и загадочной Маргаритой. Сердце застучало так быстро, что я проснулась. Передо мной, чуть склонив голову, стояла знакомая фигура. Я ее сразу узнала. Полные, на этот раз кровавые губы, накладные ресницы и… глубокое декольте узкого вечернего платья. На неестественно округлой груди сверкала брошь, сплошь усыпанная алмазами, в виде отпечатка женских губ. Вызывающий наряд довершала сбившаяся косынка сестры милосердия, отчего крест сместился набок и выглядел жалко. На вытянутых руках красотка держала поднос с двумя полными штофами и крохотными тарелочками. На одной из них серела овсянка, на другой круглым пупырчатым бочком зеленел малосольный огурчик. Набор тот еще…

Маргарита склонилась надо мной, демонстрируя содержимое декольте, и аккуратно поставила поднос на тумбочку. На шее блеснул знакомый наборный кулон.

— Твое здоровье! — Она схватила штоф и, шумно выдохнув, рывком опрокинула в себя содержимое. — Ну и чего ты раскисла? Ко всему нужно подходить философски… — Она поднесла тарелку с кашей к носу, принюхалась и разочарованно произнесла: — Фу, сопли размазанные.

Я кивнула и улыбнулась — каши здесь действительно холодные и скользкие.

— Не будешь есть — превратишься в дохлятину, мальчики любить не будут! Давай-ка открывай рот!

Я отрицательно покачала головой и крепко сжала губы.

— А за Артурчика?

Меня чуть не стошнило.

— Вот как? — Маргарита встала и свободной рукой отдернула одеяло. — О! — простонала она. — Ты исчезаешь, дорогуша!

Закрыв глаза, я отвернулась к стене. Странная женщина… Странные обстоятельства нашего знакомства, странное желание принять участие в моей судьбе. Все это вызывает подозрения — с какой стати я ей нужна? Следующий раз нужно бы спросить у нее, откуда она возникает, да еще в таком виде… У меня появилась стойкая уверенность, что брутальная красотка непременно появится еще. Неспроста это все.

Маргарита продолжала топтаться рядом с кроватью, пытаясь привлечь мое внимание. Пришлось повернуть голову. Вместо красотки надо мной склонилась пожилая медсестра.

— Евочка, золотце… пожалуйста! — Перед носом ходила алюминиевая больничная ложка, с которой стекала серая слюнявая каша. — Милосердных сегодня не будет, а я одна на отделение… — Женщина явно торопилась. — У меня… тяжелых… двое. Пожалуйста, съешь кашку!

Я приоткрыла рот. Гадкая каша не лезла и тут же набилась под язык. Я поперхнулась, и ложка царапнула щеку. Медсестра смахнула краем полотенца сопливую полосу и тихонько попросила:

— Давай еще две ложечки?

— Я больше не хочу, — неожиданно прошелестела я.

— Что? — оторопела сестра.

— Пить. Дайте пить… — Слышать свой голос со стороны было дико.

Реакция сестры меня напугала. Она выскочила с ложкой наперевес за дверь и прокричала на весь коридор:

— Доктора сюда! Дарецкая заговорила!

Она лежала рядом с ним поверх одеяла, отвернувшись и закрыв руками лицо, словно готовилась разрыдаться. Она была неплохо сложена… в целом, неплохо. Если присмотреться, пожалуй, излишне спортивна. Когда она надевала облегающее платье без рукавов, в глаза бросались скульптурный рельеф предплечий и перекачанная спина.

Они встречались около двух лет, а вне этой спальни — от силы раз десять. Последнее время она активно старалась вытащить его из будничной рутины, приглашая заранее к ужину, на котором вдруг оказывались подруга детства или сокурсник. Его тяготило присутствие чужих людей. Он маялся, не зная, о чем говорить. Она льнула к нему, демонстрируя «чувства». Очевидно, ей хотелось побыть с ним на людях, пережить период ухаживаний, перерастающих в нечто большее. Он не был сторонником ролевых игр и мог обойтись без всех этих глупостей. Его устраивала некоторая ее отчужденность, даже сухость. Он был благодарен ей за расстояние, которое она негласно соблюдала. Поэтому всячески избегал попытки сблизиться духовно, подозревая скорое разочарование. Так проще — отменный секс и ровное, позитивное отношение друг к другу, — чего еще желать?

Сегодня она злилась на него, а он недоумевал — с чего бы? Только что со всей страстью отдавалась ему, переходя границы их обычного секса… Он покосился на нее, отметив и затянувшееся молчание, и напряженную влажную спину. Не хватало еще стать свидетелем женской истерики. Его передернуло.

Ладно, решил он, бессмысленно копаться в чужой душе — все равно ничего там не обнаружишь, успокоится — сама расскажет.

Он приподнял голову, рассматривая на груди свежие царапины. Самая длинная пересекала шрам от старого ранения и кровила. Он вздохнул и прикрыл глаза. Вставать было лень.

— Не надо меня рассматривать… — Она тоже перевернулась на спину и зло добавила: — Ты всегда смотришь на меня оценивающе. Это потому что нет любви!

Он не счел нужным отвечать — все равно ни к чему хорошему не приведет.

Она неожиданно повернулась и прижалась к нему всем телом.

— Я встретила другого мужчину… — Ее била дрожь.

— Поздравляю, Ты молодец. — Ну, вот и объяснение. Осталось встать и уйти, не потеряв лица.

Горько усмехнувшись, она спросила:

— Это все, что ты можешь сказать?

Он растопырил пальцы и, приложив их к голове, изобразил ветвистые рога:

— Я — олень. Или лось. Могу тебя забодать от радости. — Через полчаса он забудет об этом досадном инциденте.

Она отодвинулась:

— Перестань. Я еще не спала с ним.

Он нехорошо улыбнулся и сел на кровати:

— Могла бы подождать.

— В смысле?

— В смысле — нашла время для признаний. Могла бы и подождать, пока я трусы надену…