Филип Дик - Голоса с улицы

– Ребро не болит? – с тревогой спросила Лора, обернувшись на сиденье к Стюарту Хедли.

– Все хорошо, – ответил тот.

Сидевшая рядом Эллен сжала его ладонь.

– Мы почти приехали. Надеюсь, ты не слишком расстроишься – это совсем не такая квартира, как у нас была. Она немного… – Эллен нервно взмахнула рукой. – То есть она совсем запущенная, дорогой. Но ее можно отремонтировать: она могла бы стать очень милой.

Лора Гоулд посмотрела в упор на Стюарта Хедли.

– Как твоя челюсть? – спросила она.

– Нормально, – ответил он, слегка улыбнувшись. – Все будет хорошо.

Удовлетворенная Лора откинулась на спинку и сосредоточилась на дороге.

– Жарковато, – сказала она. – Дейв, включи систему охлаждения, а то я изжарюсь.

– Не знаю, как ею управлять, – сообщил Дейв. – Посмотри в бардачке – руководство где-то там.

– Зачем ты купил машину, если не знаешь, как ею управлять? – спросила Лора и, хихикнув, повернулась к Стюарту и Эллен. – Он оплатил все дополнительные примочки. Совсем рехнулся. Шлемазл!

– Мне необходима машина, – упрямо сказал Дейв. – Мне нужно ездить.

– Он не разрешит мне водить, – продолжила Лора. – Для меня она слишком хороша. Это же не моя, а его машина, – она непристойно подмигнула Эллен. – Лев самоутверждается, – а затем подмигнула Хедли. – Тоже мне лев.

Сперва он не заметил дома, который стоял на левой, слепой стороне улицы. Крепко сжимая Пита, Эллен с тревогой наблюдала, как Хедли с трудом вылез из машины. Его ярко осветило позднее сентябрьское солнце, и он встал, моргая и приводя себя в порядок, а потом протянул руку, чтобы взять Пита, и Эллен пошла следом за ним.

– Что ты о нем думаешь? – быстро спросила она с горящим, пытливым взором.

Пока Хедли рассматривал полуразвалившееся здание, «хиллман-минкс» с кашлем завелся и умчался прочь. Дейв и Лора неистово помахали на прощанье, и их машинка быстро исчезла среди автомобильного потока. Стюарт и Эллен остались на тротуаре одни.

– Почему они уехали? – с легким любопытством спросил Хедли.

– Они вернутся позже, – Эллен проворно взяла его за руку. – Хочешь войти? Готов?

– Конечно, – Хедли уже забыл о Гоулдах и угловатой походкой двинулся к дому.

Старинное деревянное строение некогда было приличным, внушительным особняком: когда эта часть города была еще новой, оно возвышалось над всем кварталом. Нарядные башенки указывали на то, что самый радужный период жизни дома пришелся на начало столетия. Потемневшие дранки покрывали бока, словно жесткие каштановые волосы: заляпанные и поломанные дощечки тянулись неровными рядами до самой крыши. Дом был трехэтажным. Просторный участок окружала ржавая железная изгородь: в одном углу припадала к земле раскидистая грязная пальма, рядом с которой когда-то стоял гараж. На окнах верхних этажей висели рваные шторы. Пропитанная битумом кровля тускло отливала рыжиной. Вдоль потрескавшейся серой бетонной дорожки росли увядшие герани. Массивная передняя веранда состояла из расколовшихся, прогнувшихся досок, и на ее выцветшей синеве проступали плетеный стул и растение в горшке, а в углу валялась груда заплесневелых газет.

– Немного подкрасить, и был бы как новенький, – оптимистично сказала Эллен, которая помогла мужу подняться по трем бетонным ступеням к тяжелым воротам и остановилась, пережидая, пока Хедли смиренно возился с засовом. – Конечно, староват.

– Где наша половина? – он придержал для нее ворота, после чего закрыл их у себя за спиной. Хедли шатко и неуверенно направился к веранде, но Эллен остановила его и осторожно повела вокруг дома.

– Нам заходить не сюда: у нас собственный вход, – попутно она бодро объяснила: – Владелица дома, миссис Невин, живет на верхнем этаже. Он забит от отказа мебелью: я заглянула туда в тот день, когда откликнулась на объявление. Второй этаж, по словам хозяйки, занимает «молодая шантрапа» из Лос-Анджелеса: он сочиняет рекламу, а она приглашает знакомых мужчин, когда его нет дома. На первом этаже живут очень тихие люди: они изредка устраивают вечеринки, но допоздна никогда не засиживаются, не считая того случая, когда миссис Невин пришлось спуститься и вежливо попросить их не шуметь.

– А мы где? – спросил Хедли.

– В самом низу – в подвале, – Эллен нагнулась и повернула ручку низкой двери. – Заперто, – она достала ключ и отперла замок. – В общем, мы будем жить здесь. Мы войдем сюда, как мистер и миссис Крот. Не возражаешь?

Хедли не возражал. Они шагнули в темное, сырое помещение. Эллен отдернула покрытую толстым слоем пыли занавеску, и хлынул солнечный свет. Потолок вздувался от печных труб – огромных металлических туннелей, оплетенных паутиной и покрытых копотью. Вдоль стены проходили водопроводные и газовые трубы; комната была длинной, мрачной и тихой, с низким потолком. Никакой мебели. Две стены без окон, а напротив третьей росла раскидистая старая пальма. В дальнем конце комнаты дверь вела во вторую. Хедли отдал Пита жене и прошел туда.

За длинной низкой гостиной располагалась крошечная тесная кухонька: втиснутый в угол домашний ледник уравновешивали раковина и испорченная черная газовая плита.

– Без буфета? – весело спросил Хедли.

– В соседней комнате, – ответила Эллен, войдя следом.

От кухни ответвлялась вереница крохотных клетушек – лабиринт проходов, заканчивавшийся обеденным уголком, двумя спальнями, туалетом, душевой кабиной и, наконец, прачечной. Еще одна подвальная комната оставалась невостребованной: пол там был усеян мокрой грязью. Заляпанные, пожелтевшие стены из гипсокартона. В квартире царил запаха сырости и плесени. Где-то в стене скреблась мышь, и, помимо этого, не слышалось никаких звуков. Пальма защищала от уличного шума. Потолок толстый, непроницаемый. Полная изоляция.

– Мне напоминает каземат, – с тоской сказала Эллен.

– Все хорошо, – перебил Хедли, – давай не будем про казематы.

Эллен виновато покраснела.

– Прости. То есть ты и правда так не думаешь? Не такая уж она и голая: мы можем все привести в порядок.

– Думаю, сможем, – сказал Хедли и, засунув руки в карманы, побродил, осматривая каждую комнату. В чулане случайно наткнулся на себя самого: из осколков разбитого зеркала, сложенных в коробку из-под обуви, глянуло его собственное отражение – раздробленное и искривленное. Это стало тяжелым ударом: Хедли закрыл дверь и прошагал из комнаты в кладовку.

– Я знаю одно, – с сухой иронией сказал он Эллен. – Я больше не стану привлекательным молодым человеком за прилавком. С этим покончено раз и навсегда.

– Правда? – непонимающе переспросила Эллен. – Это хорошо, я рада.

Хедли показал на свою пустую левую глазницу.

– Я имею в виду вот это, – он коснулся забинтованной изуродованной челюсти. – Ну, и остальное.