Ласло Немет - Избранное

Вдруг Лайош оцепенел и покрылся холодным потом. А что, если нет в конверте двухсот пенге! Может, они нарочно отсчитывали бумажки у него на глазах, а сами одну купюру оставили у себя в кулаке? Видывал он, как такое проделывали бродячие циркачи. Если пятидесяти пенге не хватит, значит, сам бог решил за него — с остальными придется сбежать. Лайош неуклюже сунул руку в карман; пальцы его поначалу ничего не нащупали рядом с блокнотом. От испуга он чуть не вырвал карман вместе с подкладкой. Но потом рука сразу нашла бумагу. Простой синий конверт не был заклеен. Лайош пересчитал деньги, потом прочел и письмо. «Уважаемый Имре, вы хотите прижать меня к стенке своими рабочими. Но на что прикажете ссылаться мне? До сего дня вы меня заставили выплатить по счетам и жалованья по крайней мере на две тысячи больше, чем вложено в дом». Мимо прошел трубочист, Лайош заметил его в последний момент и так испугался его черных щеток, что засунул письмо в карман как попало. И лишь потом, сидя на велосипеде и одной рукой держа руль, другой расправил конверт.

Время шло к вечеру. Рабочие, в субботние дни кончавшие работу в два часа, чтобы к ужину добраться домой, давно уже сидели или лежали в тени за сарайчиком. Когда Лайош подъехал к участку, некоторые поднялись, глядя из-под ладони, как он слезает с велосипеда, другие позвали подрядчика, который одиноко потел в сарайчике. Лайош издали протянул ему конверт. Подрядчик со страхом смотрел парню в лицо, словно в глазах читать было легче, чем на бумаге. Первым делом он торопливо сосчитал деньги, мусоля толстые пальцы, на которых грубые, жесткие ногти и пухлые подушечки на фалангах сочетались, как скупость натуры и ненасытная тяга к наслаждениям. Когда купюры были надежно зажаты в кулаке, он пробежал глазами письмо. Лайош ждал, что станет делать подрядчик. «Водал, сколько полагается за неделю?» — спросил тот, роясь в бумажнике. «Около двухсот сорока пенге». Подрядчик вытащил две двадцатки. «Видно, туго у них с деньгами, — сказал он, презрительно кривя губы. — На будущей неделе я не стану свои добавлять». Люди молчали; Лайошу же сладостное и греховное чувство, все еще волнами поднимавшееся в душе, подсказывало, что железом, видно, дело не ограничилось — подрядчик и с жалованьем надувает хозяйку.

Деньги наконец оказались в потертых бумажниках, и поденщики пустились в долгий путь домой, за который вознаградят себя воскресным сном. К понедельнику мрачные мысли немного рассеялись. Много надо перетаскать раствора и уложить кирпичей, пока не придет суббота и с нею — выплата жалованья. Но в понедельник хозяйка пришла на строительство с бородатым, и они вдвоем переписали весь материал. Рабочие носили воду, поднимали раствор на веревках, клали бетон, но в то же время запоминали то, что говорили хозяйка и инженер, и в обед у них сложилась полная картина. Один слышал: «Этого песка хорошо если на два дня хватит». Второй: «На крышу десять-двенадцать центнеров надо железа». Третий: «За кладку и так уже переплачено». Хромому сказано было: «Господина подрядчика, как появится, пришлите в контору к господину инженеру». Подрядчик появился на стройке в конце обеда. Несколько человек, злорадствуя про себя, тут же столпились вокруг, остальные расположились поодаль, зрителями, готовыми наблюдать. «Утром здесь бородатый с хозяйкой был», — начал один. Подрядчик отмечал что-то у себя в блокноте. «Ну и как, не упал он с лесов?» — спросил он после некоторого молчания, исподлобья взглянув на рабочих, толпившихся вокруг его столика. Те вежливо посмеялись, посматривая друг на друга: кто следующий. «Все записали: песок, щебенку, известь, кирпич, железо, цемент, даже те три доски, из которых навес над сортиром сколочен». Подрядчик с головой ушел в блокнот. «По мне — пусть записывают». Водал, скручивавший цигарку на ящике из-под раствора, бросил взгляд на пештского каменщика, сидевшего у его ног. «Уж так считали, так считали», — сказал сзади молодой поденщик, который слышал, что за кладку уже переплачено. «И пускай считают, — с воинственным видом встал подрядчик из-за стола. — Они думают, наверно, что кирпичные работы можно сделать за те деньги, какие они там высчитали. Вы сами видели, сколько бетона ушло на фундамент». Насчет бетона все считали, что ушло его действительно много, и покивали, соглашаясь с подрядчиком. Тот совсем осмелел: «На бумаге работа ни черта, конечно, не стоит, а тебе приходится соглашаться: чего не наобещаешь, по нынешним-то временам, чтобы подряд получить. А как выяснится, что из ничего чего не построишь, так и начинается сразу: вор, растратчик, мошенник…» Довод был убедительный. «И благочинный денежки любит», — сказал серб. «Вас, господин подрядчик, на отчет вызывают, — выкинул последнюю карту хромой. — Строго-настрого велел господин инженер: „Как только явится, тут же пошлите ко мне в контору“. Так что я вот передаю…» Но подрядчик чувствовал себя в седле. «Пойду, когда захочу. Постыдились бы родственнику такие приказы передавать. Если отец мой бедняком был, так я на задних лапках ходить перед ними обязан за то, что в родню к ним попал?» Последние слова никакого отношения к делу не имели, но должны были повлиять на общественное мнение. Подрядчик знал, что и как говорить поденщикам. «Вы-то знаете ведь, сколько мы с женой спину гнем, сколько трудимся — не меньше, чем вы или другие бедняки. Меня им из моего домика не удастся выгнать, сильно тут просчитался господин инженер. И вообще, у меня тоже голова на плечах есть, я свой дом на младшего брата записал». Такая предусмотрительность окончательно покорила поденщиков. «Тогда они на вас, господин подрядчик, много не заработают», — ухмыльнулся хромой. «Пускай раскошеливаются, коли вилла нужна», — сказал редкоусый и нагнулся к носилкам с раствором. Работа возобновилась; подрядчик бродил по участку еще час или два и, уходя, громко сказал Водалу: «Ну, я пошел, чтоб домой успеть с пятичасовым». Это значило, что ему наплевать на приказы господина инженера.

На другой день он вообще не появился на стройке. Рабочие, подавленные, притихли: они-то рассчитывали по крайней мере еще на четыре недели работы, а теперь сидят на этой богом проклятой стройке, без хозяина, проедают деньги и не знают, что будет завтра. После работы один из пештских каменщиков не пошел домой, остался с поденщиками жарить сало на костре. Водал тоже был здесь, из-за Маришки, хозяева которой куда-то уехали на несколько дней. Все понимали: нынче вечером будет что-то вроде совета. Главный разговор начал все тот же Даниель, зашедший на огонек костра. Выйдя из темноты, он встал за спиной у хромого, выстругивавшего прутик, насаживать сало. Среди сидящих и лежащих — вокруг огня темных фигур, у которых колеблющееся пламя высвечивало то поднятое колено, то отливающий медью нос, то откинутую в сторону руку, лишь он один, стоящий, весь был темен и неподвижен. «Что, правоверные, правду ли говорят, что теперь вы двойное жалованье станете получать? Говорят, большой спор идет у господ: каждый хочет надбавку платить», — начал он в обычном своем тоне. Одна-две тени хмыкнули — не то смех это был, не то возглас досады.