Ласло Немет - Избранное

Лайош молчал, размышляя: может, зря все-таки он показал интерес к семье барина? Он догадался, почему барин помянул про братьев, которые до сих пор пашут землю. Барин ему руку этим протягивал, мол, и я из крестьян, и вы, так что мы вроде родственники. Лайош не желал быть ни в каком родстве с исследовательским институтом. Лучше уж тогда говорить про барина. «А зачем вам, господин доктор, считать, — спросил он, очищая пучком травы колесо тачки от грязи, — сколько в деревне живет мужиков и сколько на хуторе?» — «Зачем? А вы сами подумайте. Не догадываетесь?» Лайош задумался. «Может, для какой-нибудь переписи…» Барин засмеялся. «К сожалению, пока только до переписи и дошло. Вот смотрите: есть у вас, скажем, пастбище, два хольда. На одном хольде вы пасете двух свиней, на другом — полсотни. Умный вы хозяин тогда?..» Лайошу этот пример не особо понравился: свинья — это ведь не человек. Но все же он стал размышлять. «Стало быть, надо, чтоб больше жило на хуторах?» — «Ну, видите». — «Да ведь там и так много, у нас целая улица хуторских; мой отец тоже с хутора переселился в деревню». — «Потому и надо, чтобы на месте хуторов были деревни».

Лайош испугался: за такие вот разговоры у них увели одного жандармы. Но тот пьяница был, подручный у кузнеца. А коли кто из господ говорит такое бедному человеку, это, стало быть, неспроста. На месте хуторов — чтобы деревни? Он вспомнил хутор Дальний Топан, с длинным рядом открытых яслей, с большим загоном среди акаций, с детишками в рубашонках, играющими в пыли перед низким и длинным бараком для батраков. Пока там улицу начнут, да застроят ее домами, да поставят две церкви, управу, да землю разделят — огромная это работа; да еще если сразу везде! По всей стране не соберешь столько кирпича и черепицы. «Что говорить, много народу могло бы еще на земле уместиться», — сказал он наконец, посмотрев на четыре колышка за домом, тайна которых была известна ему одному. Колышки были углами будущего его домика: в длину шесть с половиной метров, в ширину четыре, вместе со стенами.

Барина Лайошевы слова не смутили — наоборот, вроде бы подбодрили даже. И о чем бы у них не шел потом разговор, они неизменно выходили к чему-то такому, что заставляло Лайоша вспоминать кузнеца, которого забрали жандармы. Заговорили и про дом. «Видит бог, не затянулась бы так эта стройка, если б не дурная та забастовка», — оправдывал Лайош хозяйку. «Почему же „дурная“?» — перебил его барин. «Потому что всего два филлера добились строители, а потеряли двадцать рабочих дней. Был у меня приятель (Лайош подумал про редкоусого), так он подсчитал, что после всего мы потеряли на брата по пять филлеров в час». — «Плохо считал ваш приятель, нельзя так считать, — опять оживился барин. — Стачка — это война, а на войне не счет решает, а сила. Французы, скажем, в войну больше потеряли людей, чем всего населения в отвоеванном ими Эльзасе, вместе с женщинами, детьми, стариками. Зато доказали, что они — великий народ, который способен защитить свои границы и дать отпор тем, кто топчет его интересы. Так и рабочие доказали свою силу в стачке. Если б они бастовать побоялись, так, глядишь, и половины не было бы у них того, что они получают сейчас…» Лайош не очень хорошо понимал все это. «В нашей артели ругал народ стачку: толк от нее, говорили, только партийным секретарям, — сказал он задумчиво. И, пока барин сражался с большим пучком люцерны, добавил — И уж вам-то, господин доктор, от стачки той один вред». «Как домовладельцу, конечно, — засмеялся барин. — Да я, слава богу, не только домовладелец».

Лайош не стал выяснять, кто же он еще, если не только домовладелец. Лишь вечером, в кухне, он решил поделиться своими мыслями с Тери. «Разговаривает со мной ваш хозяин», — сказал он, садясь чистить вместо нее картошку. «Да?» — отозвалась Тери мягче обычного, в благодарность, что избавилась от портящей руки работы. «Деревни вместо хуторов хочет настроить и еще стачку хвалил». — «Я же вам говорила: странный он человек». — «На хуторе, мол, земли на душу приходится куда больше, чем в деревне. Я ему говорю: а вот мы с Тери разве меньше места занимаем, чем барин с барыней?» — «С ума вы сошли? В самом деле так и сказали?» — «А что? Не правда, что ли?» — врал дальше Лайош. «Да это же мы, а то — они. И вообще я не с вами место занимаю». Но Лайош чувствовал себя за чисткой картошки в надежности. «Тогда и он пусть не говорит, что помещик то да помещик се». — «Ну, у барина есть такие заскоки. А от вас я не желаю такого слышать», — сказала Тери и с оскорбленным видом принялась резать петрушку, придерживая ее пальцами с тщательно подстриженными ногтями.

На третий день барин заговорил про книги. Спросил, много ли Лайош читает. «„Труп в отеле „Империал““ я читал, интересная была книга, да еще „Витязя Яноша“, это мне сестра вслух читала, когда я маленький был». — «И больше ничего?» Лайошу вспомнилась книга, которую он достал уже из угольного подвала. Название оказалось обманчивым: в книге были только какие-то газетные статьи. Насчет того, например, что Йокаи приехал с женой в Надьварад. И что молодая жена, украсившая жизнь престарелого поэта, достойна всяческой любви и уважения. «Слыхали вы о таком Эндре Ади?» — спросил он: в голове как-то застряло имя автора. «Ади? Вы Ади читали?» — вскричал барин. «Давно как-то», — уклончиво ответил Лайош, чтобы барин, не дай бог, не заподозрил чего. «Это был великий поэт, — сказал барин. — Во всей Европе нет поэта больше, чем он. И он всегда защищал бедняков». «Да?» — ответил Лайош, надеясь, что все на этом и кончится.

Но вечером барин явился в бельевую с толстой книгой. «Не помешаю?» — спросил он сначала в щелку. Лайош встал, загораживая собой матрац, под которым лежала книга. «Вот смотрите, я принес Ади, про которого вы спрашивали. Видите, сколько он стихов написал?» Лайош заглянул через плечо барина в мелькающие страницы с непривычным старинным шрифтом. «Немало», — сказал он. Барин стал искать подходящее стихотворение, чтоб прочитать его Лайошу. Несколько раз начинал было, но после первых трех строчек бросал: видел, что не то, не подходит. Наконец один длинный стих он прочел целиком. У Лайоша уши горели от необычного посещения, смысл стиха он не уловил. Одна только строчка застряла в голове: «С бедняка три шкуры драли». «Правда, хорошо?» — взволнованно спросил барин. Лайош кивнул.

Когда барин вышел из бельевой, в кухне уже была барыня: ее срочно вызвала туда Тери. «Что такое? — сказала барыня. — Вы Лайошу Ади декламируете?» «Он меня спрашивал про Ади», — оправдывался барин, под насмешливыми взглядами женщин спеша убраться в свой кабинет. Когда барыня тоже ушла, в дверях бельевой появилась Тери. «Лайош, что это барин вам читал?» — «Что надо, то и читал», — ответил Лайош, вдруг почувствовав себя до глубины души уязвленным. «Спорим, что вы и рассказать не можете, что он читал. Сможете, Лайош?» — «И смогу. Если хотите знать, очень даже смогу», — вскочил он с матраца, едва не плача от обиды.