Мариуш Вильк - Волок

История этой книги не менее уникальна, чем само издание (каким оно было до недавних пор…).

17 августа 1933 года, вскоре после окончания строительства, проехаться по Каналу предложили ста двадцати советским писателям во главе с Горьким. Во время поездки они должны были оценить коллективный труд сооружения Канала, чтобы затем — коллективным литературным трудом — создать книгу этого строительства. Правда, не все приглашенные проявили достаточную зрелость, не все оказались достойными членами творческого коллектива. Кое-кому пришлось пройти перековку на сталинских стройках.

В бригаду Горького отобрали всего тридцать шесть человек, в том числе Михаила Зощенко и Валентина Катаева, Алексея Толстого и Виктора Шкловского, а также поляка Бруно Ясенского.

Через полгода книга вышла в свет. Фолиант в шестьсот с лишним страниц, с тисненным портретом Сталина на обложке — ни дать ни взять Евангелие… Труд посвящался XVII съезду партии большевиков.

А тремя годами позже начальника тогдашнего ОГПУ Ягоду, одного из главных героев книги, объявили врагом народа. «Канал» изымали из библиотек и уничтожали, люди избавлялись от него, опасаясь держать дома. «До наших дней сохранились считанные экземпляры, и никакой надежды на переиздание», — жаловался Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГе». Казалось, книга канула в Лету.

И все же ее переиздали! Совсем недавно, в 1998 году, анонимно. Но — шикарно: тот же формат, обложка под красную кожу, черная с золотом линия Канала. «Книга, которую вы держите в руках, — объясняет неведомый Издатель, — не издавалась 60 лет. Прошлое мстит, если о нем забывают. Прочитайте эту книгу, вспомните, что у нас есть прошлое. Не следует спорить, плохое оно или хорошее — это наше прошлое, и мы должны его знать. Иначе что мы за народ — без прошлого, а значит, и без будущего?»

Михаил Геллер назвал книгу Канала «энциклопедией советской эпохи Великого Перелома». Прежде всего — это монографическое исследование крупнейшей сталинской стройки первой пятилетки, в котором подробнейшим образом описаны условия работы, состояние оборудования и уровень технической мысли. Во-вторых — это единственный официальный (то есть утвержденный ОГПУ) документ, описывающий структуру и цели советских лагерей. В-третьих — поскольку в строительстве Канала принимали участие представители всех социальных слоев тогдашнего Союза, перед нами коллективный портрет советского человека. В-четвертых — в книге сформулированы идеи перековки и коллективизма, краеугольные камни идеологии рабства XX века. И в-пятых — это свидетельство писателей о самих себе и современной им литературе.

Книга Канала дает панораму великой стройки, показывая ее в самых разных ракурсах: с точки зрения проектировщика, инженера и начальника работ, бригадира и передовика труда, лесоруба, носильщика, землекопа, сверлильщика, конюха и лентяя… Можно проследить историю проекта, сравнить различные его варианты, подробно ознакомиться с организацией огромного предприятия, каким являлось создание Канала в краю скал, болот и тайги, с его бухгалтерией, с техникой взрыва карельского гранита, с методом регуляции озер и рек; разобраться в основах функционирования плотин и водосброса, понять, почему шлюзы строили двухкамерными, строительные краны делали из дерева и отчего рабский труд использовать было выгоднее, чем лошадей.

Одновременно это шанс заглянуть в самую сердцевину механизма функционирования той «школы труда, какой являлся советский лагерь» (формула Дзержинского), увидеть, в чем заключалось «самообслуживание», позволявшее тридцати семи чекистам надзирать за сотней тысяч зэка, как выглядели «самоуправление» в коллективах и «соревнования труда», на что тратилось свободное время…

Особого внимания заслуживают великолепные портреты строителей Канала — чекистов Успенского, Бермана, начальника строительства Френкеля (турецкого еврея, сделавшего в Союзе ошеломительную карьеру — от простого узника до главного советника Сталина по вопросам экономики рабского труда при строительстве социализма в СССР), Абрама Исааковича Роттенберга, которому в книге посвящена отдельная глава, и Анюты Вырви Глаз, или инженеров — Вяземского, Зубрика или Жука… Мы прочитаем исповедь вохровца и курвы, биографию украинского кулака, поволжского мужика или казахского нацмена, услышим частушки в исполнении членов агитбригады, торжественные речи и блатную феню. Словом, перед нами путеводитель по «лагерной цивилизации».

Ключ к этому тексту — «философия коллективизма», противопоставленная западному индивидуализму. Книга повествует о победе коллективного (организованного) разума над всяческой стихийностью и о превосходстве небольшой группы людей, сплоченных светлой идеей коммунизма, над десятками тысяч социально вредных личностей. О «трудколлективах», в которых реализуется идея перековки: искоренение — под бдительным оком ОГПУ — эгоистического «я» в полудиких поборниках частной собственности. И о рождении в итоге коллективистского сознания.

Нетрудно заметить, что философия книги Канала, пусть даже сформулированная вульгарно, по сути, вписывается в традицию русской мысли, уходящей корнями в Средневековье, — к православным монастырям, предшественникам ГУЛАГа в деле колонизации русского Севера… Высшей добродетелью там считалось послушание, которого иной раз добивались, заставляя человека выполнять абсурдные задания: к примеру, переливать воду из проруби в прорубь или высаживать траву корешками вверх — чтобы сломать «я» послушника и пошатнуть его веру в здравый рассудок. При Иване Грозном возникла доктрина «государства-монастыря» Иосифа Санина, игумена Иосифо-Волоколамского монастыря, согласно которой все Московское княжество становилось своего рода гигантским монастырем, управляемым царем-архимандритом. Монастырям вменялось в обязанность содержать под стражей инакомыслящих и наставлять их на путь истинный путем послушания и труда. Иосиф Сталин, слегка подредактировав эту идею, создал «государство-зону» под бдительным оком генералиссимуса-вохровца. Во вступлении к книге Максим Горький уподоблял чекистов монахам.

В послесловии он разъяснял основы «коллективного метода творчества», утверждая, что это первая попытка создания новой литературы, отвечающей задачам новой эпохи. Писателей, не схожих по масштабу таланта, языку и вкусу, сплотил материал, и, подавив в себе характерные авторские особенности, все вместе они дали жизнь совершенно уникальному явлению в истории советской литературы. Работали самоотверженно, правили друг друга безжалостно, порой оставляя едва ли полсотни из сотен страниц; иной раз над одним фрагментом трудилось несколько человек, стирая приметы индивидуального стиля, и потом уже невозможно было сказать — где чье… Другими словами, стригли под одну гребенку. Сами себя унифицировали.